Белые ночи
Шрифт:
Омнир неожиданно засмотрелся в сторону, а мне вдруг стало не по себе от мысли, что и я могу превратиться в вечно голодное чудовище, способное при луне сбрасывать человеческую личину и рыскать по округе в обличье волка или мохнатой медведицы. А потом спонтанно возвращаться к прежнему лику до тех пор, пока зверь внутри меня окончательно не пожрет остатки человека. Тем более что с луной у меня с самого детства большие проблемы.
— Думаешь… — мой голос непроизвольно дрогнул. — Но ведь ты сам сказал, что уже три недели прошло! А им для перерождения требуется всего две. Или меньше. Я знаю, люди сказывали. Я ведь уже должна была… разве нет? Омнир?
Боже! Мне только этого не хватало до полного счастья!!
— Нет, дитя, — наконец, прервал тягостное молчание старик. — Я не нашел на тебе следов укуса, но… некоторые твои раны мне совсем не нравятся.
— Бедро? — сразу догадалась я, а когда он угрюмо промолчал, с облегчением откинулась на подушку. — Нет, Омнир, ТА рана точно не от оборотня. Можешь мне поверить. Я заполучила ее незадолго до того, как упала в реку, и нанес ее кое-кто пострашнее
— Это-то мне и не нравится, — неслышно оборонил лекарь, после чего заметно помрачнел и подозрительно быстро ушел.
Выздоравливала я довольно долго. Нет, со слов старого отшельника, это происходило неестественно быстро, но для меня, привыкшей уже с третьего дня после любой неприятности бодро скакать по ночным крышам, две недели показались неимоверно длительным сроком.
Омнир обустроил себе скромное жилище довольно удачно — не слишком близко к столице, до которой по Западному тракту было почти три дня пути (далеко меня занесла Березинка, однако!), но и достаточно тесно относилось к ближайшему селу, из которого к нему нередко наведывались болящие и страждущие. А иногда и состоятельные лариссцы не гнушались натрудить ножки утомительным для их изнеженных тел походом к известному в этих краях отшельнику.
Жил он более чем скромно: маленький шалаш на случай дождя, пяток кур-несушек, вольготно чувствовавших себя на свободе, старый потертый плащ, что так долго служил мне защитой, несколько вязанок дров, многочисленные пучки целебных трав под зелеными кронами сосен и разлапистых елей, одинокий навес для редких гостей и охапка лапника в качестве места для ночлега. И все это — на уютной зеленой поляне, в далекой глуши от торговых путей. Диких зверей он ничуть не боялся — говорил, его не трогают даже медведи. Питался тем, что Двуединый пошлет — яйцами, медом, травками и тем, что приносили благодарные клиенты. Ни в чем не привередничал, знал себе цену. Был удивительно скромен, невероятно чистоплотен и аккуратен просто до невозможности. Никогда не спорил и не повышал голос, даже если сильно раздражался (что, впрочем, случалось крайне редко), умел держать себя в руках. Никого из обращавшихся за помощью не гнал и никому не отказывал. А то, что к нему неизменно тянулись, говорило лишь о том, что травник он действительно знатный.
Он не спросил меня больше ни о чем, за что я была безмерно благодарна. Не выуживал ценные сведения о моем прошлом, не вызнавал подробности и не пытался узнать о жемчужине на моей шее, хотя я по глазам видела, как сильно она занимает его мысли. Зато сам оказался на редкость талантливым рассказчиком и долгими вечерами, у костра, на котором доходила на вертеле тушка очередного, пойманного в силки зайца, частенько радовал меня забавными байками, поучительными историями и старыми легендами.
— Омнир, а про Падшего ты знаешь? — спросила я у него однажды вечером, с замиранием сердца ожидая ответа. Как ни странно, увиденная во дворце картина глубоко запала мне в душу. И потом не раз заставляла возвращаться к скорбно поникшей фигуре демона, умирающего за свою растоптанную любовь.
— Знаю, — улыбнулся старый лекарь, и я жадно подалась вперед. — Что ты хочешь услышать?
— Все! Правда, что когда-то наш мир населяли демоны? Правда, что они покинули нас после ЕГО смерти? Правда, что Повелительницы Бурь владели магией, а Мертвые Пустоши на самом деле — отголосок той древней битвы?
— Гм… что-то — правда, что-то — нет…
— А вампиры? Оборотни, упыри? Говорят, что до Великой Схватки их не было на наших землях!
— Ну… — на мгновение задумался он. — Ладно, слушай. Может, это и не вся правда, но что знаю, то расскажу: когда Двуединый сотворил наш мир… насчет этого, конечно, есть немало сомневающихся, но нам проще начинать отсчет именно отсюда… так вот, когда он сотворил мир, то самыми первыми создал в нем удивительных созданий. Прекрасных, свободных, великих и полных сил. Могучих мужчин и прелестных женщин, ставших первыми жителями нового мира. Тогда наши горы были юны и невероятно велики, суши было мало, а волны Великого Океана омывали этот крохотный клочок со всех сторон, не давая возможности познавать всю красоту нового творения. Двуединый не пожелал ограничивать своих детей — он дал им крылья, одновременно подарив свободу делать на этой земле все, что им заблагорассудится. Первый народ тогда тоже был молод и горяч, а еще, как положено, очень деятелен: крылатые люди осушили часть Океана, порушили старые горы, создав взамен горы новые — гораздо менее великие, но больше приспособленные для жизни. Они научились взращивать леса, берегли первых животных, созданных для них Двуединым. Хранили этот мир от невзгод и излишних потрясений, а когда через много веков Создатель привел к ним обычного человека, то стали хранить и его, как второе и не менее ценное творение своего великого отца. Долгое время все было хорошо и спокойно — мир цвел, рассыпая бриллианты первозданной красоты и одаряя живущих в нем всеми благами, что только могла родить земля и подарить горы. Люди освоили земледелие, построили города, с помощью мудрых собратьев заселили многие территории… тогда еще не было споров, потому что Крылатых вполне устраивали холодные пики гор и ледяная красота их снежных вершин. Они жили долго, очень долго… настолько, что скоро начали забывать о своей роли и все чаще уединялись среди себе подобных. Люди оказались короткоживущими, более слабыми и гораздо менее стойким — за свою недолгую жизнь едва успевали мелькнуть перед отстраненными взорами Крылатых, а потом незаметно исчезали. Некоторые, правда, успевали оставить свой след в душах Изначальных, были даже смешанные союзы, а от них — новые дети этого мира, унаследовавшие красоту своих бессмертных родителей… да-да, я говорю об эльфах, Трис. Ты правильно догадалась, — неожиданно улыбнулся целитель, а потом тяжело вздохнул. — К несчастью, даже эльфы оказались недостаточно сильны, чтобы стать Им равными: со временем они тоже уходили в небытие. Пусть и гораздо позже, чем обычные люди, но Крылатым было бесконечно больно терять своих детей. Да, они смирились с волей Создателя и позволили времени течь своим чередом. Просто все реже и реже спускались с гор, чтобы поделиться мудростью и накопленными знаниями. Никто из них не хотел снова испытать боль потери и сожаление по ушедшим…Так бежало время, текли века и тысячелетия… людей становилось все больше… их высокие братья и сестры постепенно забирались все выше, устав от забот и тревог, а потом и вовсе отдалились, надолго уйдя в неприступные Мглистые Горы и Безымянные Пики Восточного Берега. Но когда вспомнили про остальной мир и решили вернуться, оказалось, что их не было слишком долго: короткоживущие успели о них позабыть, погрязли в войнах, раздорах и смуте. Королевства создавались и разрушались, падали и вновь создавались могучие империи, сражались люди, боролись гномы, насмерть бились эльфы, тоже утратившие былое могущество. Оставленные без присмотра дети начали драться насмерть друг с другом, и тогда было принято решение вернуть их на путь мудрости и величия. Что и стало, в конце концов, началом раздора.
— Они что-то не поделили? — спросила я.
— Кто знает? Сейчас не сказать точно. Кто-то считает, что одни Крылатые захотели возвысить своих долгоживущих детей. Кто-то полагает, что вторая половина древнего народа посчитала это решение несправедливым и настаивала на спасении простых смертных. Третьи возражают, думая, что причина разлада была в ином, но итог один — Крылатые разделились.
— На демонов Иира и Повелительниц Бурь.
— Ну, — усмехнулся Омнир. — Демонами их стали звать гораздо позже, когда они решились сменить облик на более воинственный, а что касается крылатых воительниц, то далеко не все из них имели крылья и владели магией. Впрочем, и магию-то им пришлось развивать лишь тогда, когда противостояние достигло немыслимого накала. А до того времени необходимости в боевых заклятиях не было. Кстати, если верить этой точке зрения, то и наши маги получили свои первые знания именно от них.
— Иными словами, они, в конце концов, развязали войну, — закончила я. — Спасибо, Омнир, об этом я хорошо знаю. Неважно, кто, кого и от чего защищал, кто кого решил возвысить, но я не понимаю другого: почему по разные стороны оказались мужчины и женщины? Почему одни стали черными, как уголь, а вторые — белыми, как снег? Если когда-то они были одним народом, одним племенем? Неужели их ненависть друг к другу оказалась так велика?
— Ты сама ответила на свой вопрос, Трис. И мне тут нечего добавить. Любопытно другое: если верить старым легендам и полузабытым сказкам, женщины этого народа со временем научились черпать силы из природных стихий — от солнца, ветра, воды и камня… тогда как мужчины пошли по другому пути и научились прятать свой настоящий облик за обличьем зверя, птицы и даже обычного человека.
— Ага. То есть, к оборотням они отношение все-таки имели! Может, даже сами их создали!
— Возможно, — не стал спорить старик. — Но не забывай: это всего лишь легенда.
— У каждой легенды когда-то был свой реальный герой, — не согласилась я.
— Может и так. Ты дашь мне договорить или будешь спорить дальше?
Я сконфуженно отвела глаза, а он так же ровно продолжил:
— Когда же настало время последней битвы, оказалось, что Крылатые нашли себе союзников: демоны сманили на свою сторону воинствующих королей людей и гномов, Повелительницы привлекли очарованных их красотой эльфов… кто доподлинно создал вампиров и троллей, я не знаю. Может, сами возникли после того, как появились первые некроманты. Может, действительно Крылатые помогли, но об этом легенда умалчивает. Умертвия и известные нам упыри — тоже темная история. Но ты права: до времени Великой Битвы нежити в нашем мире не существовало.
— А после нее никому не было дела до пережитков прошлого. Пока не стало слишком поздно и не появились Мертвые Пустоши. Скажи, Омнир, а Падший действительно был повелителем демонов Иира?
У меня перед глазами снова встала та удивительная картина.
— Так говорят, — пожал плечами лекарь. — Ииром, кстати, называлось древнее царство, которое Крылатые мужи основали задолго до Раскола. Оттуда потом пошли наши проклятия, поминание демонов, даже культ Двуединого. Правда, насколько я знаю, окончательно он оформился только две с половиной тысячи лет назад, когда все самые печальные события, связанные с Падшим, уже произошли. Собственно и имя-то он получил за то, что отказался от прежних канонов, вопреки всему хотел уберечь возлюбленную, да не вышло: вражда двух народов зашла слишком далеко. Но их гибель все-таки заставила о многом задуматься… хоть и не всех. И далеко не сразу. Но, как бы там ни было, спустя пару веков после Великой Битвы Крылатые ушли. Сначала демоны, а затем и погруженные в траур Повелительницы Бурь. Говорят, они покинули наш мир, до дна испив испытав горькую чашу истинного поражения, потому в тот день, когда небеса рухнули на землю, а мир оказался на краю гибели, они проиграли все до одного. И белые, и черные, и эльфы с гномами, и даже мы, люди. Остроухие снова вернулись в свои леса, горя жаждой отмщения, гномы надолго зарылись в свои подземелья. Люди разбрелись по миру в поисках новых кумиров. А о Крылатых постепенно забыли, их имена давно канули в лету, царство Иир быстро пришло в упадок и легло в руинах, и только Мглистые Горы стоят все на том же месте, молча оплакивая гибель невинных, рискнувших нарушить старые правила.