Белые терема
Шрифт:
Но немножко все-таки имеет. Она ведь любит смотреть фильмы. Не только любит, но даже обожает. И в библиотеке иногда просит журнал «Экран».
Значит, надо встать со всеми вместе возле веревки и разобраться, что же здесь происходит. Что снимают. Кто это в рупор кричит.
Вот артисты, переодетые в костюмы.
Полная женщина в длинном платье и с зонтиком.
Купец в черном кафтане.
Усатый городовой.
А вот монахи в рясах — черный и сивый! А, голубчики! Которые ей воду несли!
Баба
Баба с курами.
Мужик с мясом.
Цыганка.
Да ведь это же базар!
А магазины закрыты. Там теперь будто бы лавки. Вывески нарисованы: «Калаушинъ и сынъ». «Изготовление сундуковъ». «Медныя работы». И еще помельче, отсюда не прочесть.
Все перекрашено из белого в серый. Что ж это они понаделали! Ведь недавно только в торговых рядах был ремонт.
А монахи-то, монахи как вышагивают! От настоящих не отличишь.
В рупор кричит загорелая женщина с голыми руками. На голове бумажная треуголка.
— Прошу общего внимания! Сережа! Таня! Все по местам!
Рядом с Ксеней старик почтальон. Сумка у него уже пустая. Всё разнес.
— Вот сейчас начнут… — говорит он и волнуется. — А Калаушина у нас такого не было. Пойти сказать?..
Но он не идет. Боится.
— Да ладно… — говорит ему кто-то сбоку, — И так сойдет.
Почтальон волнуется еще больше. У него даже руки дрожат от волнения. Он говорит громко, в надежде, что его услышат:
— Был Сизов, был Касперов и был этот… Розенкамп! А Калаушина не было. Вон старики подтвердят.
— Послушайте, — говорит учительница из младших классов. — Иван Дмитрич, это ведь искусство. А искусство — это вымысел.
Почтальона уговаривают, и он теперь совсем не идет. Даже умолкает. Но по тому, как его руки щиплют веревку, видно, что с неправдой он не примирился, не-ет…
И Ксене жалко почтальона. Но ей все равно интересно смотреть на вымысел.
Так она стоит неизвестно сколько.
И все другие стоят.
А там на площади, за ограждением, мимо прилавков едет нагруженная капустой телега.
Полная дама, тыча зонтиком, приценивается к мясу.
Баба хватает с телеги кочан капусты.
— Смотри-ка, смотри-ка, она у него украла! — кричит почтальон.
Молодой человек в цилиндре покупает курицу.
Городовой ведет бабу, а она ругается.
Почтальон подталкивает соседа:
— Никак и правда в участок ведет!..
И вдруг — пошла, пошла, пошла через площадь красивая барышня с тонкой талией.
И вдруг — побежал, побежал, побежал за ней молодой человек в цилиндре.
— Варенька! — кричит. — Это вы, Варенька! — споткнулся, упал на колено. Курица вырвалась из корзины, полетела!..
— Ой, что это он? — засмеялась женщина с ребенком.
Старуха ответила ей:
— Чудит…
— Вы приехали, счастье мое, вернулись!.. — говорит молодой человек, отряхивая штанину. — А мы ведь с маменькой с тех пор все ждем вас и ждем… Пойдемте скорее к маменьке!..
— Стоп! — кричит человек в белой панаме. — Таня, слезы! Улыбка сквозь слезы. — И подходит к артистам. — Пальчики нужно ломать от радости и от жалости, Таня!
— А что, — спрашивает мужчина в фуражке лесника, — слезы у них настоящие или слюнями мажут?
Но ему никто не отвечает. Надо поглядеть, прежде чем отвечать.
А к ограждению всё новые люди подходят.
Кто-то Ксеню трогает за плечо. Оглядывается — Толик. Ах да, ведь Толик! Мама, магазин, практика! Толик спрашивает:
— Идешь?
Идет, конечно! Вот только в магазин сбегает. И немножко еще посмотрит. Налево посмотрит, направо посмотрит… На все ведь интересно смотреть. Вот монахи, что они будут делать? А полная дама купит мясо у мясника или нет? А Таня заплачет?
— Грядку тебе занимать? — спрашивает Толик.
Конечно занимать.
— Ты недолго?
Конечно она недолго. Долго-то ей зачем.
— Гляди, гляди, плачет!.. Ах ты, шельма! — улыбается почтальон.
— Да больно ты видишь, — не верит ему лесник. А сам вытягивает шею, вглядывается.
— Нет, правда, слеза блистает! Вот! А ты говоришь — вымысел!
— Плачет… — вздыхают в толпе. — Ну и слава богу.
Ксеня оглядывается. Но Толика уже нет. Исчез Толик.
— Стоп! — кричит человек в белой панаме — режиссер. — Извозчик, вы проезжаете слишком быстро! Софья Марковна, общий план!
Ксеня глядит на молодого человека в цилиндре. Он снимает цилиндр и становится совсем молодым.
— Надо же, — говорит учительница, — какие юные актеры.
Он подходит совсем близко. Глядит на толпу. На учительницу начальных классов. На почтальона. Потом на Ксеню. Снова на почтальона. Снова на Ксеню. На Ксеню. Опять на Ксеню.
А она на него.
Он расстегивает сюртук и вытирает платком шею. И глядит на Ксеню.
А она на него.
— Замаялся ты, мужик, — говорит лесник и вытирает лицо.
Молодой человек смеется:
— Так ведь и вам не легче!..
И смотрит на Ксеню.
— Сережа! — кричит загорелая женщина в мегафон.
Это его зовут.
— Таня!
Это ее зовут.
Возле киносъемочной тележки сходятся трое: Таня, Сережа и режиссер. О чем они говорят, вот бы послушать.
— А где же провизию продают? — обиженно спрашивает лесник.
Ему отвечают:
— А на задах с лотков.
С лотков. Провизию. Ах да, булки, маргарину, килограмм макарон! Мама, Толик… Что еще?.. Практика!