Белые волки Перуна
Шрифт:
– Нашёл, - крикнул Доброга, копавшийся с товарищами где-то в подземельях капища.
Короб снизу тянули с натугой чуть ли не вдесятером, да и прочие суетились поверху, не столько помогая, сколько мешая работникам. А как вытащили да откинули крышку, так и ахнули - короб доверху был набит золотой и серебряной посудой. Были здесь и монеты с фряжских земель, которые на Руси брали с большой охотою.
– Ну, вот тебе и ладья, боярин, - усмехнулся Изяслав в лицо повеселевшему Басалаю.
– Тут не всё, из Велнясова горда мы вывезли
Но сколько не рылись потом по закоулкам капища, так более ничего и не нашли к всеобщему огорчении.
– Желтоглазый сказал, что знает еще один схрон между Плешью и Полоцком, - напомнил Доброга, вопросительно глянув при этом на Изяслава.
– Если уж взялись за дело, то надо довести его до конца, - отозвался за Ставрова сына боярин Басалай, вошедший в раж при виде золота и серебра.
И все мечники поддержали Басалая. А что до убитых товарищей, которых оказалось семь, то отомстить за них ближникам Перуна надо так, чтобы надолго запомнили киевлян.
– Добро, - жёстко сказал Изяслав.
– Коли есть ваша общая воля, то пойдём походом на поганых идолов и их прислужников.
Всё злато-серебро, а также меха, найденные в запасниках капища, навьючили на коней, которых в горде оказалось четыре. А убитых понесли на руках. На обратном пути обошлись без потерь, которые после удачно завершённого дела показались бы особенно обидными. Шли по сучкам и веткам, которыми боярин Изяслав велел обозначить тропу. Эта его предусмотрительность и спасла от новых неприятностей.
На лесной опушке схоронили погибших мечников. По словам боярина Изяслава, путь их теперь лежал в рай греческого Бога, поскольку пали они в сражении за благое дело против поганых язычников.
До ладей добрались благополучно и с первыми солнечными лучами ударили вёслами по двинской воде. Мимо Плеши прошли, не останавливаясь, и с городского тына их никто не окликнул. Ну а ближе к вечеру вышли к нужной протоке.
– Если ошибёшься, то лучше бы тебе не рождаться на свет, - оскалил зубы Изяслав на желтоглазого.
По словам служки, Перунов схрон располагался на берегу протоки. Поверху ничего, считай, не видно, все кладовые вросли в землю.
Шли тяжко - протока оказалась мелковатой. Скребли ладьей по илистому дну, и уж когда совсем стало невмоготу - осушили вёсла. Изяслав велел располагаться на ночной привал - глупо шириться потемну в чужих местах.
Кое-как приткнули ладью к берегу, а после сами сыпанули на траву без всякой опаски. И быть может, зря. Не нравилось здесь Изяславу, а почему он и сам бы ответить не смог. Пока мечники суетились вокруг костров, молодой боярин стоял у края зарослей, вслушиваясь в объятый темнотой мир.
– Слышишь?
– спросил он у подошедшего Басалая.
Боярин не только не слышал, но и ничего не видел в трёх шагах. Разве что светляки мелькали вдали.
– Какие светляки?
– удивился Изяслав.
– В било бьют. Вот так же, помнится, стучало Перуново сердце на холме близ Плеши.
Басалай снял с плеча Изяславову руку и даже отодвинулся в сторону. Решил, видимо, что зять тронулся умом.
– Неужели не слышишь?
– Светляки вижу, - раздражённо воскликнул Басалай.
– Если это вообще светляки.
– Одесную?
– Нет ошую. И впереди тоже. А звуки, откуда доносятся?
Но Изяслав Басалаю не ответил, а вдруг, резко обернувшись, крикнул расположившимся у костров мечникам:
– Отходите к ладье!
Запоздал со своим предостережением Изяслав. Стрелы сыпанули со всех сторон и от приткнувшейся к берегу ладьи тоже стреляли. Кто успел скинуть бронь, тот смерть принял грудью, а осторожных били в глаз.
– Теперь-то слышишь?
– ощерился Изяслав, приседая.
Но Басалай и теперь не слышал, зато видел, как из темноты сыпанули к кострам люди с обнажёнными мечами в руках. К ладье боярин не побежал, шмыгнул в заросли, но и здесь не нашёл спасения. Клацнули у его лица белые волчьи клыки - и всё померкло в глазах киевского боярина, даже светляки погасли.
Глава 16
Сердце Волка
Мечислав проснулся оттого, что кто-то встряхивал его за плечо, и почудился сквозь дрёму знакомый голос, насмешливый, как всегда.
– Вставай, боярин, а то проспишь Даждьбогову колесницу.
– Пересвет?
И долго ещё таращил Мечислав в удивлении глаза на невесть откуда взявшегося в ложнице Белого Волка. И не один был Пересвет, ещё двое в волчьих шкурах стояли у входа. В одном из них Мечислав узнал Летягу, спасённого Вилюгой в Киеве при разорении капища языческих богов.
– Ты как сюда попал?
– спросил он наконец у Пересвета.
Но тот лишь молча бросил ему одежду в руки. И тут только заметил Мечислав, что не улыбается Пересвет, а серьёзен, как никогда. И даже холодок вдоль хребта пробежал у молодого воеводы - от страха, что ли?
В горницу входил, уже зная, кого там встретит, а потому и не удивился холодным Ладомировым глазам. Кроме воеводы там сидели ещё двое - щербатый Перунов ближник Бакуня и седобородый волхв, некогда спасённый Мечиславом от радимицких мечей, про которого он знал теперь, что это его отец, бывший киевский боярин Блуд.
– Проспал Плешь, воевода, - хмуро бросил от стола Ладомир.- Это тебе не бабьи подолы стеречь.
Мечислав побурел от обиды на несправедливый упрёк. Никого другого, кроме Ладомира, плешане не пустили бы в город, а потому не так уж и велика вина молодого боярина.
– Ты зачем убил Перуновых волхвов?
– ощерился на Мечислава Бакуня.
– И капища Ударяющего зачем разорил?
Щербатый говорил неправду – не зорил тех капищ Мечислав. Не успел. Но если бы не опередил его Изяслав, то он свершил бы благое дело своей рукой, хотя, может быть, меньшей кровью. А потому и сказал Мечислав надменно, глядя прямо в узкие глаза ведуна: