Белые волки Перуна
Шрифт:
Подошедший к обеду Анкифий косился на щербатого Бакуню, но выгоды своей упускать не захотел. Как прикидывал Хабар, грек был человеком не без понятия и сообразил, что поход затевается с дальним прицелом. Но от этого прицела купцу тоже выгода немалая. Если Владимир подгребёт под себя те земли, то и порядок там будет общий со всеми славянскими уделами, а для торговцев это прямая прибыль - не надо кланяться каждому встреченному на пути коннику.
Обговорив дело, Анкифий ушёл - человек он торговый, а потому занятой. Бояре, киевский и новгородский, дображничались до крепкого послеобеденного сна, а Белые Волки вышли на крыльцо.
Осень на Киевщине не спешила
– Помоги жёнку украсть, Бакуня, - попросил Пересвет.
– Которую?
– Бакуня Пересветовы слова не принял всерьез, а Ладомир насторожился, с ходу уловив, что блажит побратим неспроста.
Пересвет с малых лет был упрям и самолюбив, и уж если что втемяшивалось в его патлатую голову, то никакими силами это выбить оттуда было уже нельзя. От Бирюча больше всего именно Пересвету попадало за вечное самовольство. Даже в сечи Пересвет не знал ряду, а лез напролом, не считаясь ни со своими, ни с чужими, благо хватало у него сил. Плечами широк Пересвет и лицом чист, на таких жёнки и девки падки. Подмигнёт он им разными своими глазами, кому карим, кому зелёным, и вот они у него уже повисли на руках. Года не прожил в Плеши, а уже пошла о нём худая слава, что топчет он чужих женок залётным селезнем почём зря. В одном только не был замечен Пересвет - никогда не косил глазом в сторону жён своих побратимов. Но тут была бы уже страшная повинность, за которую нет прощения. Нельзя в побратимстве жить и друг друга сторожить, доверие должно быть полным.
– Блудова молодшая жена мне по сердцу, и ребенок у неё родился от меня.
– А, - только и сказал Бакуня, до которого дошло, что Пересвет не шутит.
То-то боярин Блуд всё интересовался у Бакуни Хабаровой дочкой и волчьим семенем, которым наградил её расторопный Ладомир. А Пересвету, выходит, мало боярских дочек, он принялся за боярских жён. Украсть девку - не велик труд, украл, испортил, а родным деваться некуда - играй свадебку. А взять чужую жену да ещё от боярина - на это много ума надо.
– Чужих жён со двора только тати уводят да злые вороги, - сказал с осуждением Ладомир.
– Уймись, Пересвет.
– Князья киевские тоже уводят, - оскалился упрямец.
– А при чём здесь князья?
– возмутился Ладомир.
– А при том, что Владимир взял жену Ярополка, когда её муж был ещё жив - про это знает весь Киев. Знает и молчит, и дальше молчать будет, потому как сила правду ломит. А уж сколько Владимир девок в городе перепортил, про это только собаки лают, а люди предпочитают помалкивать.
– Но ты у нас пока не князь, - усмехнулся Бречислав.
– Так что поубавь спеси.
– И Шолох тоже не князь, а сам мне хвастался давеча, что увел молодую жену со двора местного купца, а тот только отдал поклоны.
– Так добром увёл, по сговору, - не сдавался Ладомир.
– Коли ты ближник Великого князя, то кто с тобой лаяться будет - себе дороже. На того купца Шолох татей сговорил. Тряхнули они его раз да другой, купец сразу сделался сговорчивей. Выходит, что княжьему мечнику можно, то Белому Волку нельзя.
– Купец - не боярин, - скалился Бакуня.
– Так и князь - не бог, - наседал Пересвет.
Последний довод произвёл на Бакуню впечатление, во всяком случае, задумался он надолго.
– Коли Славна понесла от меня ребёнка, то значит угоден наш союз Перуну-богу.
Ладомиру не нравились ни Пересветовы слова, ни Шолоховы поступки - негоже рушить обычаи, завещанные дедами, и чинить произвол из-за пустой блажи. А Перуну-богу и Владимиру-князю не следует потакать беспутникам в их срамных делах, а то не будет в жизни ни ряду, ни ладу. Этак каждый начнёт хватать жён без разбору и мужей, что в своём праве, бить по роже. Правда должна быть выше силы - и ни князю, ни богу нельзя ломать этого порядка.
Но Бакуня, видимо, думал иначе, во всяком случае, Ладомиру так показалось по внезапно появившейся на худом лице ведуна улыбке и хитрому прищуру синих глаз.
С самого утра боярин Блуд затосковал - не было ему ни знака, ни видения от Перуна. А была головная боль после вчерашнего пира в княжьем тереме да тяжесть в желудке. И вставать боярину не хотелось, и сапоги не лезли на опухшие ноги, и сами ноги держали нетвёрдо, пока шёл из ложницы к столу, опираясь на плечо Пятери. Кусок не полез в горло Блуду, отпил только мёда из чарки да вздохнул тяжело.
Людмила, старшая Блудова жена, стояла поодаль, руки под грудями скрестив. Блуд попытался вспомнить, когда он в последний раз ласкал это расплывшееся тело, и не смог - начисто выпало из головы. А потом вдруг пришло на ум, что и младшая жена Славна тоже жила мимо его ложа в последние месяцы - то ребёнка вынашивала, то ребёнка рожала, то ребёнка вскармливала. Недосуг ей было бабью службу справлять. А боярин Мечислав не требовал с неё той службы. И тут Блуда аж пот прошиб - не в этом ли знак Перуна! Вот так же и князь Ярополк перед смертью впал в слабость по воле Ударяющего бога. А до этого ведь добрым селезнем топтал жёнок, и на пиру ему не было равных - дни и ночи мог пировать, не поднимаясь из-за стола. Вот и на Блуда, похоже, напала та же слабость.
Впопыхах да с испуга повёл старшую жену в ложницу, силу свою измерять - кряхтел, кряхтел и ничего не вышло. А та стояла удивлённой коровой, не пытаясь даже подсобить боярину в трудах. Хотел от великого смятения оттаскать жену за волосы, да ведь не за что было. И липкий пот побежал по челу, но это уже от захлестнувшего сердце ужаса перед высшей волей, для которой даже самый сильный князь или боярин ничто.
– Поберёг бы себя, чай не молоденький, - сказала Людмила, оправляя подол.
И показалось боярину Мечиславу, что без должного почтения смотрит она на него. Глаза ему, что ли, не понравились, или почудился огонёк насмешки в тех глазах, а только ударил. Раз ударил, потом другой, а потом и вовсе принялся бить смертным боем. Пятеря, вбежавший в о ложницу, заорал заполошно в испуге, завидев перекошенное лицо боярина. Невесть откуда взявшаяся Славна на руках у Блуда повисла. Крик и рёв домочадцев отрезвил боярина и на разбитое в кровь лицо жены смотрел он теперь с ужасом. А ведь не бил он раньше Людмилу, да и вообще не бил женщин, а тут вдруг словно затмение нашло. Хорошо ещё, что не забил жену до смерти. Сидел опустошённый и смотрел, как поднимается Людмила с половиц, и ни мысли не шли на ум, ни слова на язык. Бросил только челяди:
– Пошли вон.
А потом, оставшись со старшей женой наедине, ждал, что она скажет своему мужу и боярину.
– Не держи тяжесть на сердце, боярин Мечислав, - сказала Людмила, вытирая кровь с лица.
– По вине бил. Любилась я с Перуновым Волком на твоём ложе, чтобы спасти от смерти тебя и своих детей. А теперь хочешь казни, а хочешь, милуй.
– А Славна?
– И Славну сама к Волку отвела и заставила справить службу. Но это не её, а моя вина. С меня и взыскивай.