Белый, белый день...
Шрифт:
Платон Васильевич потянулся к сигаретам, от которых он давно отказался, но все-таки взял одну и закурил. От глубокой затяжки его сознание, как это бывает, чуть поплыло, и это было приятно, хотя и почти забыто…
Что главное в его сегодняшней жизни? Работа, которая лежит перед ним, только что начатая? Дети, которым можно позвонить в Европу? Здоровье, которое нужно поддерживать? Забота о собственном реноме – все эти интервью, участие в конференциях, присутствие на посольских приемах, премиях, презентациях, юбилеях?
Да,
И от этого не уйдешь… Все это так… Но что же еще, то острое, именно его чувство, которое было знакомо ему так давно… С раннего детства.
Он вспомнил. Как в четыре года, в эвакуации в Минусинске, он заболел тяжелой формой детской болезни «корь». У него была больше сорока градусов температура… Лекарств не было, он метался на высокой деревенской кровати… В одной постели с соседской девочкой Лялей, у которой тоже была корь, и чувствовал, как уходит жизнь… Как горло заполняется чем-то похожим по вкусу на горячую глину! И еще мгновение, и он задохнется – навсегда…
Потом он потерял сознание и очнулся только через два дня на руках у матери, которая баюкала его и что-то неумело напевала.
– Доктор! Он открыл глаза! Он – жив! – как будто, издалека услышал он голос матери и вдруг свободно, без глины в глотке, глубоко вздохнул.
И ему представилось так ясно, так поднебесно-широко, какая огромная, солнечная жизнь ждет его впереди…
Да! Жить! Это самое главное – «жить»… Как можно дольше. И как можно свободнее и радостнее… Ничего нет более важного, чем жить… Жить! Жить!
Голова Платона Васильевича в радостных слезах упала на скрещенные на столе руки, а он все повторял и повторял, улыбаясь…
– Жить! Жить! Во что бы то ни стало…
И только краем памяти он ярко понял – сейчас уже давно забытое, – что соседская девочка Лялька, с которой он горел на одной хозяйской постели, тогда умерла…
Как давно это было! Как намертво все забыто – и людьми, и временем, и только он сейчас вспомнил о той далекой, маленькой смерти.
Платон Васильевич больше никогда в жизни не видел Антона и ничего не слышал о нем. «Был человек – и нет человека!»
Просто неприветливая, непредсказуемая, уже не очень понятная Струева жизнь вдруг навсегда поглотила его возможного сына.
2007 год
РЕШЕНИЕ
Повесть
I
Он вышел из дома и понял, что забыл, куда ему идти. Улица была запружена народом, все куда-то спешили, лица были сосредоточены, они обгоняли друг друга, иногда сталкивались, извинялись на ходу и спешили дальше…
Только Сергей Александрович стоял у парадной двери своего дома как вкопанный…
Он не помнил – зачем вышел из дома?
Корсаков осмотрел себя – нарядные туфли, деловой костюм, короткий английский плащ, суковатая трость с медным набалдашником… Значит, он ехал по делу?
Но куда? К кому?
Он медленно снял тонкие очки в золоченой оправе, не спеша, с усилием потер переносицу… На мгновение все поплыло у него перед глазами…
Нет, он не мог вспомнить! Снова надев очки и глубоко вздохнув, он сделал решительный шаг на тротуар.
Через минуту он уже шел в толпе. Его обтекали люди, так как Корсаков двигался не торопясь, глядя по сторонам, узнавая и не узнавая улицу, на которой жил уже больше двадцати лет.
«Ну хорошо… – думал Сергей Александрович, – значит, ничего серьезного у меня на сегодня нет…»
Он не хотел признаваться себе в провале памяти. Это было обычное его отношение к любым болезням. «Колет сердце – пройдет… Болит спина – надо полежать… Болит голова – прими аспирин и постарайся не думать об этом».
Главное – никакого страха! Это же его организм! Это – он сам. А сам он с собой всегда разберется…
Неожиданно Сергей Александрович увидел у тротуара свободное такси и замахал ему рукой.
– Вам куда? – спросил чуть удивленный шофер. «У такого солидного дяденьки должна быть своя машина».
Сергей Александрович быстро взглянул на него, явно не зная, какой адрес назвать.
– Так куда вам ехать?
– Мне? – Сергей Александрович на минуту закрыл глаза и неожиданно произнес, словно вспоминая что-то совсем давнее, почти забытое. – Малый Казенный переулок… Дом шестнадцать! – И чуть тише добавил: – Квартира двадцать.
– Это где же?.. – Шофер включил таксометр.
– Рядом с Чкаловским домом.
– На Земляном валу?
– Да… Да… Так, кажется.
И Корсаков прикрыл глаза. В его мозгу возникли еще цифры «К-7-74-55».
Такой телефон он запомнил с детства.
– Здесь направо и вот около первого большого дома подождите меня!
Корсаков легко выпрыгнул из машины и остановился перед могучим семиэтажным «доходным» домом 1911 года постройки, из серого гранита, с большими окнами, эркерами, балкончиками, высоким крыльцом.
Это был дом его детства, его молодости. Он уехал отсюда в двадцать три года. Больше сорока лет назад.
Сергей Александрович закинул голову, чтобы разглядеть свой пятый этаж, но он был по-прежнему так высоко, что у него чуть не свалилась тирольская шляпа с головы.
Он перевел дыхание… Он волновался, и руки его начали дрожать.
«Ну что я тут делаю? Все изменилось! Ни одного знакомого лица! Вот и парадная дверь стала другая. Куда подевались огромные, с хрустальными краями стекла? Разве что огромная медная ручка, надраенная, отмытая, сияющая, на месте!»