Белый, белый день...
Шрифт:
На гипертонию он тоже не очень обращал внимания. Редко мерил давление – оно нещадно скакало, и Корсаков приучился сам принимать лекарства. Но больше всего ему помогала саморегуляция, даже медитация, к которой он привык, и организм хорошо воспринимал ее.
Хотя все эти доморощенные средства пока помогали ему, в глубине души он знал, что, наверное, умрет от гипертонии, как все в его роду, сколько поколений он знал. Никто из его пращуров не умирал от рака, желудка, туберкулеза или еще чего-либо. Только от гипертонии.
Сергей Александрович начал
Корсаков понимал, что, как всякая болезнь, гипертония есть продолжение спасительных рефлексов организма. При полной мобилизации всей нервной системы, в пики эмоционального напряжения или гнева, в минуты полной концентрации воли и чувств Сергей Александрович понимал, ощущал до биологического состояния – резкий скачок высокого давления. И это было естественно, необходимо ему, он чувствовал почти пьянящее ощущение своего единства с организмом.
В молодости и в зрелые годы – это были редкие, но бешеные припадки гнева. Красное пламя в глазах. Невесть откуда взявшаяся небывалая сила. Однажды он бросил в министра тяжелый дубовый стол, на мгновение потеряв и разум и сознание.
Он оказался на улице – его всего колотило, он не мог связать пары слов.
Но все равно он чувствовал себя почти счастливым – он дал волю своему бешенству, неимоверным силам, которые буквально разрывали его в тот момент. Он не думал о будущем, о результатах, о наказании.
Он знал, что в эту минуту – минуту порыва и гнева – он был самим собой – Сергеем Александровичем Корсаковым.
Весть о его поступке распространилась широко по министерству, в ЦК, среди многих и многих…
Она прибавила ему – чего он совсем не ожидал, – авторитета, интереса к его особе… Даже какой-то боязливой почтительности…
Министр сделал вид, что ничего не было. Не возникло никаких последствий по партийной линии… Никто его не вызывал, никто не беседовал с ним по душам…
Только примерно через месяц его перевели в Ленинград, назначив директором крупнейшего, знаменитого на всю страну восьмидесятитысячного завода. Он выпускал в основном танки, комбайны, строил корабли, массу другой сложнейшей техники. И Сергей Александрович на добрых полтора десятка лет погрузился в водоворот этой многопрофильной махины.
Его как-то сразу приняли на заводе. И что странно – эпизод с министром сыграл в этом немалую роль.
Потом Сергея Александровича выбрали первым секретарем райкома партии, территорию которого в основном и занимал его знаменитый завод.
Хотя Корсаков не очень вписывался в городскую партийную организацию и чувствовал себя не совсем в своей тарелке, он был человек дисциплинированный и никаких претензий к нему не было.
Но все-таки, года через три, его вызвали в ЦК и предложили должность первого заместителя министра. Намекнули, что через год-другой он может сменить своего старого начальника.
Министр принял его радушно, как родного. Сергей Александрович не мог не заметить, как сдал старик, стал уже совсем седой, хотя и пытался красить волосы. Уже чуть дрожали его пальцы. Иногда по-младенчески растерянными становились глаза, когда вставал мало-мальски серьезный вопрос.
Сергей Александрович Корсаков не подал даже вида, что заметил эти изменения.
– Ну, вот видишь! Стол-то твой по-прежнему цел, – подмигнув ему, улыбнулся министр. – Сколько его хотели убрать, я не давал…
Он задумчиво побарабанил пальцами по лакированному дубу и неожиданно сказал:
– Сколько раз, представь себе, Сергей Александрович, мне самому хотелось запустить им в такого же мудака, как я! Сколько раз! Да вот не посмел. – Он поднял на Корсакова глаза, полные слез. – А ты смог! И многое еще сможешь! Я на твоей дороге стоять не буду. Годик-полтора – и уйду тихо…
Он прошелся по кабинету и добавил еле слышно:
– Не понимаю я новых веяний! Не понимаю! – И, махнув рукой, быстро закончил разговор: – Ладно. Еще поговорим. Будет время, все обсудим!
Через два с половиной года Корсаков в качестве и.о. министра (Фаготин несколько месяцев болел) вынужден был подписать акт о расформировании союзного министерства в связи с распадом, уничтожением, исчезновением самого государства – СССР. Исчезли, расформировались и его властные органы… В том числе и Совет Министров, а значит, и отдельные министерства – вчера еще союзные.
Так кончилась карьера Сергея Александровича Корсакова – и.о. министра…
А через полтора месяца собравшиеся в Москве директора заводов, институтов, КБ и пр. и пр. основали концерн, акционерами которого стали основные предприятия бывшего министерства, и президентом концерна выбрали С. А. Корсакова.
Сергей Александрович понимал, что все смотрят на него уже не как на госчиновника высочайшего ранга, а как на хозяина огромного акционерного общества, где только крупных заводов было почти сто семьдесят, все ведущие КБ страны. Все еще было на ходу, изделия сходили с конвейера, разрабатывались новые типы техники, делались новые и усовершенствовались старые машины.
Еще были деньги, ресурсы, многотысячные коллективы, гениальные головы, огромные площади.
Не было… не стало заказов! Страна начала разоружаться.
Сергей Александрович положил лекарство под язык и глубоко вздохнул. Было уже около пяти вечера. На улицах, в сквере стало многолюднее. Он по-прежнему сидел на лавочке и, казалось, ни о чем не думал.
Машинально достал мобильный телефон.
– Слушаю, Сергей Александрович, – тут же раздался услужливый голос его первого зама.
– Яков Николаевич! Что у нас там? Ничего спешного? – спросил Корсаков.
Заместитель понял, что Корсаков хочет, чтобы он ответил утвердительно, так и ответил.