Белый, белый день...
Шрифт:
Да и он сам – за что только не берется! Те же самые подрывы нефте– и газовых пластов… Это что? Высокоточная, современная техника? Ширпотреб – за сходные деньги!
Где его вчерашняя могучая техника? Тогда он, Сергей Александрович Корсаков, чувствовал себя нужным державе руководителем. Мог высоко нести голову.
А сейчас? Кто он? Еле-еле сводящий концы с концами бизнесмен.
Бизнесмен… Только товар-то у него гнилой, вчерашний, проржавевший… И заводы его – уже не конкурентоспособны на мировом рынке. Один только
Он вышел из машины и махнул шоферу рукой:
– До завтра!
Тошно! Пулю бы в лоб пустить или напиться до чертиков.
V
На вопрос, в чем его профессия, он – руководитель, президент, директор – какой продукт он создает, Сергей Александрович отвечал всегда односложно и с вызовом: «Решения – вот моя профессия».
Другие предлагают, выдвигают идеи, что-то выносят на обсуждение… Спорят, доказывают, кричат друг на друга.
А мое дело – «принять решение». И оно окончательно! Он, Корсаков, несет за него ответственность. Перед людьми, коллективами, страной. Перед Богом…
Если слесарь отвечает за выточенную им втулку, инженер-конструктор за чертеж, сборщик машины – за комбайн или танк, то он, Корсаков, за всеобщее решение.
Решение… И оно подороже любой другой работы… Оно бывает только одно – верное! И отвечает он за него головой. Не за кого спрятаться! Не на кого пенять!
Вот теперь Сергей Александрович чувствовал, что нужно. Пора! Неизбежно принимать – может, самое главное решение в его жизни…
Решение своей судьбы… Громко сказано. Слишком громко!
Его судьба уже давно решена – там, на небесах. Осталось дотянуть каких-нибудь три—пять лет! И все… «Финита ля комедиа».
Уже лежа на диване, укрывшись пледом, Корсаков потянулся было к телефону – кому-то надо было позвонить!
Но кому? Кому?!
Он не мог вспомнить. Вроде бы еще днем мелькало в голове, а сейчас намертво исчезло.
Так он и лежал со снятой трубкой в руке, и только долгий, непрерывный гудок наполнял его кабинет.
Он сел на диване, положил телефонную трубку и некоторое время сидел, глядя перед собой…
Корсаков слышал, как прошла в туалет, тихо вздыхая и покашливая, его жена. Ему было жаль ее, рано постаревшую, тихую, ушедшую в себя. Что их связывало в последние годы? Когда дочь и сын выросли, жили отдельно?
Привычка? Инерция совместного проживания?
Корсаков никогда не рассказывал Ольге Никандровне о своих делах. Сердился, когда она спрашивала, а потом она уже и сама перестала интересоваться, чем он жив… Что у него на душе?! Дети тоже появлялись редко – только на день рождения отца или матери…
Да и сам Сергей Александрович не слишком интересовался их жизнью. Живут, работают, растят внуков… Отдыхают, веселятся, ездят за границу отдыхать… Иногда позванивают – и на том спасибо!
Он был зол на детей, а злиться, как Корсаков понимал, надо было на себя!
А какие ласковые, хорошенькие были они в детстве! Как бросались на отца, оба висели на нем. Не спали до позднего вечера, когда он возвращался с работы.
И оставались бы такими на всю жизнь! Со своим лепетом, детскими просьбами, нежными ручонками, которые изо всех сил обхватывали его шею… прижимались горячими щеками к его лицу…
– Ну как, отец? Жив-здоров? – спрашивает отца сын теперь, звоня раз в месяц. Быстро выпаливает какую-нибудь просьбу… А сам норовит поскорее закончить разговор.
Вот и все общение, вся любовь сына, которому за тридцать. Дочери – двадцать восемь. Та вообще больше с матерью общается.
– Пап! Позови маму. – И бросит на ходу: – У тебя все нормально?
Всё деньги у матери клянчит… Да разве жалко денег?!
Такая тростиночка была, такие пышные волосы, тонкие черты лица… Светилась вся, когда школу кончала, на первых курсах института… Куда все делось? Выскочила замуж в девятнадцать лет за какого-то тренера – то ли по гимнастике, то ли по фигурному катанию.
Знаем мы этих тренеров! Остался где-то в Испании, то ли в Португалии с тринадцатилетней ученицей. Гениальной – в будущем – чемпионкой.
И осталась Лерка с двумя детьми. Одна-одинешенька.
Как плакала… Как плакала! Чуть руки на себя не наложила. С тех пор замкнулась – ни подруг, ни поклонников. Только с матерью и шушукается.
Бедная Лерка! А как ей помочь? Ума не приложишь! Да и привык он, Сергей Александрович Корсаков, к этой семейной беде. Похоронил ее в своей душе.
Неожиданно он набрал номер телефона Леры… Но вместо дочери услышал мужской голос:
– Слушаю… слушаю! Вам кого?
Корсаков не мог вымолвить ни слова. Мужской голос был ему давно знаком.
– Попросите Леру, – с перехватывающим дыханием, не своим голосом, наконец выговорил Сергей Александрович.
– Алло… – тут же взяла трубку дочь. – Кто это?
– У тебя гости? – то ли спросил, то ли констатировал Корсаков.
– А! Это ты, папа?.. – Легкий оживленный голос Леры как-то сник, потух. – Что-нибудь случилось?
– Да нет… все нормально…
– Может, с мамой что-то?
– Нет, нет… Все нормально, – начал уже раздражаться Сергей Александрович.
– А что же тогда ты звонишь? – искренне не понимала дочь.
– Что же, я не могу дочери и позвонить?
– Можешь, конечно… – растерянно и напряженно ответила Лера. – Нет, ты скажи, что случилось? Может, тебе плохо? Ты не скрывай! Может, врача? «Скорую»?
– Мне хорошо, – почти по складам выговорил Корсаков. – Понятно?.. А позвонил я просто так… Что-то интуитивное… Подумал о тебе – и позвонил.
– Спасибо, конечно, папа… Но…