Белый, белый день...
Шрифт:
– Все под контролем! Все в порядке, Сергей Александрович.
– А как НИОКР-21?
– Всё под контролем…
– Тогда до завтра, – буркнул Корсаков и набрал номер своего шофера.
– Ты где?
– У вашего дома.
– А что ты там делаешь?
– Вы как вышли из подъезда… На меня даже не посмотрели. И в такси. А я так и жду вашего звонка.
– Ну ладно… Молодец! – прервал его Сергей Александрович.
– Вы где сейчас? – осторожно спросил шофер.
– Угол Покровки и Покровского бульвара. Знаешь где?
– Знаю. Там еще на углу кафе-кондитерская…
– В
– Двадцать пять минут. Может, в двадцать уложусь!
Еду.
Корсаков выключил телефон и неожиданно почувствовал прилив сил. Он встал и медленно пошел по дорожке сквера. Даже мимолетное прикосновение к делам, к возможным проблемам, к привычному ритму работы придавало ему силы, внутреннюю собранность.
Да! За долгие тринадцать лет президентства в концерне он уже мог оставлять себе только принципиальные вопросы. Вся текучка, мелочовка была давно переложена на плечи пяти его заместителей. Но кроме принципиальных решений нужно было видеть, пристально наблюдать, как работает коллектив, его ближайшие и дальние помощники… Не нужно знать любой вопрос досконально… но надо в принципе понимать, о чем идет речь в том или ином предложении, которое кладут ему на стол.
Сергей Александрович подошел к давно знакомому киоску «Союзпечати». Когда-то здесь продавали и билеты на футбол. Ему было тогда тринадцать-четырнадцать лет…
Какое упоение было в октябрьскую, холодную погоду попасть на ярко освещенные трибуны. Сидеть тесно зажатым в толпе болельщиков и смотреть вниз на ярко-зеленый квадрат поля… На огромные фермы с ярко горящими фонарями… На красные и белые фигурки игроков… На многотысячную толпу… Чувствовать выдохи и вздохи стадиона, его всеобщее ликование, когда кажется само сердце выпрыгнет из груди при удачном ударе игрока твоей команды.
Когда же я был в последний раз на футболе?
Уже и не помнит!
Сергей Александрович остановился около ограды и начал внимательно смотреть на витрины напротив. Почти все изменилось… Где был большой рыбный магазин с огромными аквариумами, где снуло плескалась иногда живая рыба, где всегда пахло сыростью и острым запахом копченостей, теперь был японский ресторан. На углу, где была дорогая кулинария, – что-то похожее на спортивный магазин с лыжами, торным снаряжением в широких витринах. Он посмотрел вдаль, вниз по Покровке, и увидел вместо первой своей библиотеки-читальни – магазин «Спартак»…
Сергей Александрович медленно огляделся вокруг… Смотрел на дома, деревья на сквере, на мчащиеся машины, на людей, спешащих после работы…
Все было знакомое и одновременно чужое.
Корсаков не узнавал ни этих так хорошо знакомых улиц, ни домов, ни витрин… Ни даже людей. У всех были какие-то напряженные, замкнутые лица… Никому не было дела до него.
Сергей Александрович вспоминал какие-то старые кадры, фотографии из журналов 1907—1910-х годов. Когда-то его поразила простая мысль, что ни одного – буквально! – ни одного человека из этих толп, из этих празднеств, коронаций, стройных рядов солдат и офицеров, отправляющихся на фронт, – никого уже не было сегодня в живых.
«Как проходят поколения листвы, так проходят поколения людей» – ясно вспомнились ему тогда слова Гомера.
Но и в этот предвечерний час Сергей Александрович вдруг почувствовал себя как бы лишним в этой толпе людей, в этом переделанном городском пейзаже. И это чувство было настолько острым, что у него невольно защемило сердце.
Да, много, слишком много уже отобрала у него жизнь – юность, молодость, родителей, двух жен… Страну, в которой вырос и с которой был связан всеми своими устремлениями. Простыми и ясными задачами, которые ставил перед собой, перед коллективами, которыми руководил.
А сегодня он понял, что у него уже нет не только родного гнезда, но даже родных мест, где он вырос, мужал, становился юношей…
Бесконечная череда друзей, коллег, товарищей, просто знакомых, давно – или сравнительно недавно ушедших из жизни, – проплывала перед его глазами…
До чего же упорен человек в своем желании выжить. Даже хороня самых близких, что были частью его – жен, детей, ближайших друзей, с кем ты вместе отдавал делу, открытиям всю свою энергию, силы, даже дыхание, даже прощаясь с ними, чувствуя все больше пустоту около себя, – разреженный воздух одиночества, – ты все равно продолжаешь жить, цепляться за работу, которая тебя уже давно не волнует. А ты по инерции все тянешь и тянешь этот воз…
Сергей Александрович быстро зашел в кафе, подошел к стойке, выпил сто грамм коньяка.
Барменша что-то говорила ему, а он не понимал ее слов, только улыбался и смотрел в широкое окно – не появилась ли его «вольво»?
Горячая волна начала подниматься в груди. Сердце стало биться наполненнее, воздух сам ворвался в расширенные легкие.
Корсаков на секунду почувствовал, что у него чуть закружилась голова, но не болезненно, а приятно, даже весело.
Он повернулся к красивой, холеной барменше – лет сорока – и спросил ее, улыбаясь:
– Девушка! Откройте мне вашу тайну!
– Для такого клиента… все, что могу! – улыбнулась она.
– Скажите, милая… как на духу! Зачем вы живете? Ради кого?
Женщина на секунду замкнулась! Она поняла, что это не праздный вопрос.
– Ради… – Она помолчала, а потом медленно стала отвечать. – Нет, не ради сына. Он у меня уже самостоятельный, женатый…
– Может, ради мужа?
– Ой, что вы! Глаза бы мои его не видели!
– Вы так прекрасно выглядите! – продолжал настаивать Корсаков. – Следите за собой. Значит, есть ради кого… Или чего?
Женщина серьезно посмотрела на Сергея Александровича и вдруг предложила сама:
– Давайте как-нибудь встретимся? Позвоните мне… когда настроение будет. – Она протянула ему визитку. Быстро посмотрела ему в глаза. – Меня Катя зовут…
Сергей Александрович взял карточку и, не читая, а только взглянув на нее, понял, что позвонит… Обязательно позвонит!
– Извините, а сейчас у меня работа, – как бы отдаляясь от него, сказала Катя.
– Ну, тогда, повторите мне коньяк, и я пойду.