Белый флаг над Кефаллинией

Вентури Марчелло

Итальянцы сдавались. Толпясь вокруг своего командира, враги сдавались ему, Карлу Риттеру, победителю, поднимая руки вверх в сиянии зари, расширявшемся, растекавшемся, словно белое пятно, все яснее обрисовывая контуры сосновых рощ, силуэты Дафни, кружево олив.

И это тоже — сдача врага ему, победителю, — происходило уже много раз. Много раз случалось ему наблюдать врага вблизи, после боя, в воцарившемся покое гор и долин. Лица врагов превращались тогда в лица обыкновенных людей: глаза, потемневшие от бессонницы, испуганные или усталые; почти все небриты; в сжатых губах — безмолвие поражения. Но эти, сегодняшние, были не просто врагами, а вчерашними товарищами по оружию; такой враг стоял на последней, самой низкой

ступени в шкале врагов; больший враг, чем даже англо-американцы, чем русские, чем греки. Враг вне военных законов. Отдают ли себе отчет в этом итальянский офицер и его солдаты? Понимают ли они, какое предательство совершили за спиной немцев? Или они надеются, что, подняв руки вверх, проделав этот элементарный, международно признанный жест, они искупят свой позор, спасут свою шкуру?

Спасти свою шкуру — вот единственное, что важно итальянцам. Но на этот раз партия закончится несколько по-иному, чем матчи, разыгранные на других полях сражений. На этот раз пленных не будет.

Он выстроил пленных на дороге, ведущей к Дафни. Впереди — офицеры, а за ними — их войско, полуодетое, ободранное, кто в обмотках, кто сунул голые ноги в разбитые сапоги, часть солдат без гимнастерок, без рубах, в майках, либо голые до пояса. Обозники, которые не сопротивлялись бы ни минутой дольше, даже если не были бы застигнуты врасплох.

Карл Риттер сплюнул на дорогу и глотнул воды из фляги; но она оказалась теплой, а не прохладной, как в источнике. Ему хотелось пить, во рту был привкус пороха. Он посмотрел на ручные часы: шесть часов утра. Из моря с другой стороны острова встало солнце, озарив Дафни с противоположного склона. Отблески упали на южный склон, осветив дорогу. За ее изгибом открылось между скал узкое, длинное ущелье: известковые откосы, пучки вереска, дна не видно.

Карл Риттер скомандовал остановиться. Пленные находились как раз на повороте, в удобном положении для немецких солдат, оказавшихся или выше, или ниже их; позиция была удобной главным образом потому, что пленные стояли спиной к обрыву, как раз над ущельем. Можно открыть по ним перекрестный огонь с двух сторон, а трупы легко будет столкнуть в пропасть.

Карл Риттер выстрелил первым. Снова на лицах пленных выразилось изумление. Но ненадолго. В бессмысленной попытке к бегству офицеры и солдаты заметались, сшибали друг друга, спотыкались, падали; кто-то кричал, плакал. Потом среди сосен снова наступила тишина: солдаты поспешно очистили дорогу, и колонна продолжала свой путь вверх, к хребту Дафни.

Согласно графику марша, надо было добраться до самого верха и там, к восьми часам утра, разгромить врага, чтобы потом соединиться с тремя колоннами горных стрелков майора фон Хиршфельда. За это время те должны были продвинуться в долину Кузули, подавляя узлы возможного сопротивления итальянцев.

Дорога превратилась в горную тропу, карабкающуюся вверх резкими поворотами и большими прыжками среди зарослей ежевики и колючек. Холм порос кустами желтого дрока, сосны поредели. Карл Риттер, покручивая окуляры бинокля, медленно осмотрел ломаный гребень Дафни; они уже подобрались так близко, что, казалось, до итальянских солдат можно дотянуться рукой.

Солдаты 317 полка расхаживали взад и вперед по позиции, улыбались, болтали, казалось, бродили бесцельно, окутанные трагической тишиной, трагическим неведением, которое предшествует смерти. Карл Риттер ощутил во рту, кроме кислоты пороха и жжения жажды, неясный привкус черничного варенья, вернее, это был даже не привкус, а смутное желание. «Откуда бы это?» — рассеянно подумал он. Но и такое уже случалось неоднократно. Не обязательно черничное варенье, но что-нибудь в этом роде: неожиданно вспоминалась улица родного города, запах цветка, губы девушки, которую он целовал много лет назад.

Увидели ли их итальянцы?

Карл Риттер выступил вперед на открытую

поляну, приказав своим солдатам рассыпаться в длинные параллельные цепи, которые тоже стали волнообразными движениями продвигаться по поляне. Он выстрелил в сторону гребня — дал длинную очередь, которая унеслась и повторилась эхом в далеких долинах. С итальянских позиций ответа не последовало; там угадывалось смятение, испуг, послышались голоса. Карл Риттер снова остановился, сделав паузу, которая предшествует взрыву; он стал во весь рост, в пределах досягаемости огня противника, но совершенно спокойный; он был уверен, что итальянцы стрелять не станут. Его солдаты застыли, чуть пригнувшись к земле, с автоматами на груди, не сводя глаз с позиций противника.

— Итальянцы! — крикнул обер-лейтенант. — Вы окружены!

Его голос под куполом неба, на открытой поляне прозвучал неожиданно слабо. Опасаясь, что его не услышали, он дал еще одну очередь и подождал, пока все стихнет. И когда вокруг наступила еще более глубокая тишина, он выпустил автомат и поднес руки ко рту.

— Итальянцы, сдавайтесь! — крикнул он. — Даем вам десять минут!

Снова, схватившись правой рукой за автомат, он машинально взглянул на часы. Было 7 часов 20 минут. Сдадутся они? Он был готов поклясться, что да! Он посмотрел на своих солдат, готовых к атаке; казалось, они были того же мнения. Кто опустившись на колено, кто лежа ничком, кто все еще на ногах, наклонившись вперед, словно готовясь к броску, — все они были проникнуты сознанием своей непобедимой силы.

С противоположного склона Дафни донесся гул минометов; значит, колонна майора Фон Хиршфельда также достигла намеченных объектов. Карл Риттер вздохнул, всем существом испытав блаженное чувство облегчения, и нащупал в кармане комбинезона сигарету. Чиркая спичкой, он поглядел на хронометр: 7 часов 25 минут. Сделав затяжку, он поднял глаза от сигареты и увидел, что над итальянскими позициями развевается белый флаг, которым размахивает один из солдат. Итальянские офицеры группой подошли к краю поляны и, видимо, ждали распоряжений, смущенные и нерешительные.

Цепи двинулись; Карл Риттер смотрел на ряды маскировочных комбинезонов, сходившихся, сжимая кольцо, на ботинки, топтавшие редкую выжженную траву, поднимавшие пыль на тропинках. Он коротко распорядился завершить операцию как можно быстрее. Марш на соединение с горными стрелками должен проходить без задержек; необходимо достичь всех намеченных объектов, прежде чем в бой вступят «юнкерсы» и «мессеры». Комбинированная операция при поддержке с воздуха начнется через час.

Он снова отпил тепловатой воды из фляги и сплюнул на плотно сбитую землю орудийной площадки. Итальянских парламентеров он не пожелал выслушать: к чему? Что они могут сказать? Что его солдаты отобрали у пленных часы и кольца? Но итальянцы были не военнопленными, а добычей победителя. Никогда еще, за всю его солдатскую жизнь ему не приходилось сражаться против столь беспомощного врага. Он снова поднес к губам флягу и сплюнул на выжженную землю дороги, спускавшейся к морю.

Колонна шла к морю, расстилавшемуся за террасами масличных рощ. Оно было тусклым, блеклым, без солнца, спрятавшегося за горной цепью. Лишь на горизонте, куда доставали лучи, виднелась полоска сверкающей голубизны.

Есть ли в Фарса какой-нибудь фонтан? Темные черепичные крыши Фарса сгрудились вдоль шоссейной дороги, ведущей к Аргостолиону; там, в Фарса, на центральной площади, они найдут не только фонтан, но и колонну майора фон Хиршфельда.

Какая-то старуха показалась на пороге крестьянского дома, посмотрела на колонну, спускавшуюся к морю, посмотрела на пленных. Она не вымолвила ни слова — просто смотрела, и из-за ее черной юбки выглядывало несколько детишек с вытаращенными глазами. Потом дверь закрылась, и маленький домик, казалось, слепленный из земли, остался одиноко стоять среди олив.