Белый флаг над Кефаллинией
Шрифт:
— Капитан, нас обнаружили, — закричал Джераче с лестницы.
Действительно, стреляли именно по нему, по капитану на колокольне. Альдо Пульизи вжался в угол; пуля ударила в колокол — а может быть, он сам задел его, торопясь укрыться, колокол прозвенел, его трепетные звуки унеслись в темный колодец звонницы и растворились в трескотне перестрелки.
Потом стрельба утихла, остался только вой «юнкерсов» и непрерывный гул артиллерии. Альдо Пульизи ощутил во рту сладковатый и острый вкус свинца и меди, вкус пуль и пороха. Он снова глянул из оконца на Кефаллинию, поискал глазами крышу дома Катерины, но отсюда его не было видно; он рассмотрел Ликсури, легко различимый на той
Вновь полились автоматные очереди. Альдо Пульизи пришлось присесть на корточки на плиточном полу. Стреляли как будто из помещения коммерческого училища. Наверное, немецкие солдаты заметили его и теперь палят из окон, либо с крыши здания. Хотят подстрелить его как птицу.
— Капитан, уйдем, — крикнул Джераче, пятясь вниз по лестнице.
Колокольня трепетала, как вымпел на ветру; в колокол снова попала пуля, послышался сухой удар металла, и бронза возобновила свою тихую жалобу. Джераче отдернул от ступеньки лестницы руку, обагренную кровью.
— Капитан, — сказал он изумленно. — Меня ранили.
Но капитан не двинулся с места, им овладело какое-то неестественное спокойствие. Теперь он абсолютно не сомневался, что ему надо выждать, пока не прекратится стрельба из коммерческого училища. Если он хочет победить смерть, он должен передавать данные корректировки.
Между ним и смертью, между смертью и всей дивизией началось состязание.
— Капитан, — повторял Джераче, он теперь сидел на лестнице и смотрел на свою окровавленную руку. — Капитан!
Он не жаловался, скорее, он просил у своего командира объяснения тому неожиданному, что открылось его глазам.
Альдо Пульизи не слушал его: прильнув к окошечку, он следил за самолетами, взмывавшими к небу; он даже разглядел одно лицо в кабине: вот уже в четвертый или в пятый раз пикировщики ныряли вниз и взмывали в небо, он уже потерял счет их заходам.
«Они нас разнесут в клочья, — подумал он. — Если скоро не стемнеет, они нас разнесут в клочья».
И ища глазами солнце, под непрерывным обстрелом снайперов, под свист пуль, чертивших воздух, словно ласточки в полете, он почувствовал, как его спокойствие и выдержка обретают почву. Умереть на колокольне, или на земле — какая разница? Только бы поскорее настала ночь. Ночью, когда налеты прекратятся, подумал он, что-то еще можно будет изменить.
4
Это произошло около семи часов вечера, на закате солнца. Стая самолетов унеслась к морю и больше не вернулась. Тогда итальянская пехота высыпала на дороги, на склоны холмов, и изолированные на полуострове Аргостолион немецкие гарнизоны вынуждены были отступить на более высокие холмы, к Телеграфной горе.
Закрепившись там, в сосновых рощах, они открыли плотный автоматный огонь; ночь зажглась длинными цветными полосами трассирующих пуль. Телеграфная гора засияла, четко обрисовался ее силуэт в сетке белых, желтых, голубых, красных светящихся борозд на фоне темного горного кряжа. Глядя на него, Альдо Пульизи и его артиллеристы вспомнили праздничные фейерверки в родных краях.
Смотрел туда и обер-лейтенант Карл Риттер, но для него это была только война. Он быстро повел свой отряд к берегу, на переправу. Из-за массива Эноса вставала луна; светлая и прозрачная, как бумажный фонарик, она озарила склон далекой горы и низлежащую равнину, но понтоны у берега оставались
Обер-лейтенант оглядел переправочные средства, занимавшие небольшой отрезок побережья прямо у Ликсури. Собственно говоря, это были вовсе не десантные понтоны, а примитивные плоты, наспех сколоченные саперами доски, как при кораблекрушении. Эта флотилия заколыхалась среди прибрежных камней, вблизи журчащих морских колодцев, под тяжестью солдат, под ногами Карла Риттера. Потом плоты отчалили, осев в воде под тяжестью людей и оружия, и стали медленно и бесшумно отдаляться от берега к центру залива. Сияющая Телеграфная гора на фоне черной стены гор заплясала в глазах Карла Риттера, вглядывавшегося в темноту, наклонилась вправо, потом влево и, наконец, словно обретя равновесие, двинулась навстречу плотам, набирая скорость.
Карл Риттер крепче сжал свой автомат: наступал момент, которого он ждал весь вечер. Он наслаждался последними медленно ползущими мгновениями перед битвой. Справедливой битвой, думал он, вглядываясь в приближающийся берег; битва — отмщение. Он внезапно обрушится на врага с тыла; как отточенное лезвие ножа, он прорежет себе путь прямо к Телеграфной горе, ошеломив итальянскую пехоту. Он уничтожит ее, прежде чем луна совершит половину своего пути, у него достаточно времени, он рассчитал операцию по этапам, как на спортивном состязании.
Карл Риттер вздрогнул и поднес руку к глазам. Две полосы холодного белого света внезапно упали на морскую гладь, обнажив прозрачные воды, зажгли на них подвижные коридоры, пронизавшие глубину ночи. Полосы шли от Святого Феодора, они двигались веером, разрезая пространство в двух направлениях, прощупывая оба берега и море.
Карлу Риттеру смутно подумалось что-то, точных слов и образов не пришло. Он неясно сообразил или почувствовал, что это, очевидно, прожекторная служба итальянского флота, переброшенная из Аргостолиона на какой-то участок побережья; мы, немцы, думал он, попали в западню. От ярости, смешанной с чувством беспомощности, здесь, посреди моря, у него перехватило дыхание. Это был не страх — страх пустоты, внезапно распахнувшейся перед ним в свете итальянских прожекторов; это была ярость бессилия.
Два освещенных сектора бесшумно охватили флотилию плотов: доски, мотоциклы, оружие, лица солдат рельефно выступили из ночи в этом слепящем сиянии. Потом, словно сознательное выжидание, в воздухе нависла долгая пауза; а затем с берега у Аргостолиона открыли огонь морские батареи и пауза рухнула. Гладь залива вздыбилась, ожила; первые плоты пошли ко дну; Карл Риттер прыгнул в воду.
Потом он услышал, что в неподвижной зоне света вокруг него вновь воцарилась тишина; тогда он осмотрелся и увидел обломки разбитых плотов, среди которых плавали тела его убитых солдат. Итальянцы больше не стреляли, с берега доносились крики. Итальянские солдаты бросались в воду и плыли к тонущим, от берега отошла моторка, вздымая обломки на пенящемся гребне волны. Итальянцы кричали, протягивали руки, тащили спасаемых на борт.
Но Карл Риттер не шевелился. Держась за маленький надувной ботик, он склонил голову набок и колыхался на поверхности воды среди убитых.
Наконец голоса смолкли, моторка повернула к Аргостолиону, увозя пленных.
Человек тридцать попали в плен, подсчитал Карл Риттер, из трехсот пятидесяти участников переправы.
Прожектора погасли, вокруг снова сгустился мрак. Не светилась более и Телеграфная гора, стрельба трассирующими пулями прекратилась. Очевидно, подумал Карл Риттер, камрады с Телеграфной или убиты или взяты в плен.