Белый флюгер
Шрифт:
— Пошли, что ли!
Второй — с папиросой во рту — вынул вёсла из уключин, положил вдоль бортов, сдвинул кепку так, что глаз не стало видно, и глухо спросил:
— Четверо?
— А ты что — забыл?.. Да управимся! Вставай! — поторопил его толстяк. — Иль нервишки?.. Двоих сбрось со счёта — мальцы.
— То-то и оно-то! Ты хоть раз держал малыша своими граблями?
— Так то ж — своих! А это — щенки красные!
— Щенки, когда родятся, цвета своего не видят: белые они или какие. Слепые
— Ну дак что? — Толстяк опять опустился на корму, вдавив её в воду. — Про что толкуешь?
— А ты не понял?
Они помолчали. Толстяк громко сопел мясистым носом. Второй бросил в воду докуренную папиросу, сунул в рот другую, нервно чиркнул спичкой по коробку.
— Ты, может, царя Ирода брат кровный?
Толстяк, не поворачивая головы, опасливо глянул на мост. Человек в соломенной шляпе с пыльником в руке переходил на Елагин остров.
— У него руки длинные! — тихо напомнил толстяк.
— А у тебя ум короткий! — возмутился второй. — Доложим: приказ выполнен! Проверять не будет — сейчас не до того!..
Они подошли к дому Куратовых как раз тогда, когда Анна заканчивала урок. Склонявшееся к стрелке Елагина острова солнце поблёскивало на кожаных плечах и кепках мужчин.
— Опять к нам, кажется! — удивился Яша.
Гриша присмотрелся к новым гостям. Как старший, он знал и слышал больше своего брата.
— Мама! А это не из чека?.. Говорят, там все в кожаной одежде.
Яша втянул голову в плечи. Глазёнки у него заблестели от любопытства и страха. А мама неуверенно шевельнула плечом и заспешила к отцу.
Они вошли в дом по-хозяйски — без стука. Толстяк заглянул в пустую кухню. Второй с погасшей папиросой в углу рта распахнул дверь детской.
— Сидеть — и ни шагу! — свирепо бросил он братьям и вдруг, смягчившись, как-то по-домашнему погрозил им пальцем: — Смотрите у меня!
Он плотно прикрыл за собой дверь и шагнул к Павлу Осиповичу, появившемуся из большой комнаты.
— Куратов?
— Да. Что вам угодно?
— Жена дома?
— В комнате, но какое…
Толстяк положил костистую руку на плечо Павла Осиповича и подтолкнул его к двери, из которой тот только что вышел.
Брезгливо сбросив с себя тяжёлую руку, Павел Осипович загородил собой вход в комнату. В эту минуту он пожалел, что пистолет, кортик остались в его каюте на корабле, и до боли сжал правый кулак.
Взглянув на побелевшие от напряжения пальцы кулака, человек с папиросой усмехнулся.
— Не надо… Вот бумага. — Он расправил перед глазами Павла Осиповича какой-то листок с печатным текстом, выплюнул намокшую папиросу и как выстрелил: — Чека!
Павел Осипович не успел прочитать бумагу, да он и не старался сделать это. Секунду поколебавшись, он открыл дверь, жестом предложил
— Анна! Это…
— Я всё слышала, Павел.
Толстяк придвинул стул к двери и сел — он не любил стоять. Второй раскурил новую папиросу, жадно затянулся, спросил сквозь дымовую завесу:
— Родственники в Петрограде имеются?.. Рекомендую не врать!
Павла Осиповича передёрнуло от этого грубого обращения. Анна схватила со столика газету и, выставив её перед собой как щит, вышла вперёд.
— Родственники есть. А лгать нам незачем!.. Мы читали ваше обращение и сами завтра собирались прийти к вам.
— Тем лучше! — Мужчина мрачно перекинул папиросу из одного угла рта в другой. — Теперь, значит, так… Мы сначала тут потолкуем с вами маленько, потом все пойдём… туда. Но вперёд отправьте ребят к родственникам — там переночуют. Пусть топают немедля!
— Одни?! — ужаснулась Анна Петровна.
— Может быть, разрешите моей жене проводить сыновей? — попросил Павел Осипович. — Мы даём вам слово чести — она без задержки придёт туда, куда вы укажете.
— Клянусь! — подхватила Анна Петровна. — Провожу — и к вам!
— Нет! Пусть сами. — И, кивнув головой Анне, мужчина сказал: — Отправьте их!
Куратовы вдвоём шагнули к двери, но толстяк глыбой стоял в проёме.
— Один кто-нибудь.
— Иди ты, Павел! — Анна Петровна легонько коснулась плечом мужа. — Твой приказ для них важнее…
ЗАРЕВО
Перейдя через мост на Елагин остров, офицер пошёл не по дорожке, а углубился в кусты. В самой гуще он остановился, снял с руки пыльник, вывернул его наизнанку и натянул на плечи. Эта нехитрая маскировка значительно изменила внешний облик офицера. С одной стороны пыльник был унылого защитного цвета, а с обратной — светло-серого в крупную коричневую клетку — не пыльник, а нарядный плащ. Шляпу он сложил, сплющил, безжалостно смял поля и засунул в карман.
Нигде больше не задерживаясь, он прямиком направился к небольшому, но добротному бревенчатому дому садовника Самсонова, который давно уже не занимался ни цветами, ни деревьями. Садовником его называли по старой привычке.
Лет десять назад Семён Самсонов был одним из многих рабочих, обслуживающих парк Елагина острова. Хитрый, расторопный и жадный, он по ночам тайком срезал цветы, а жена утром продавала их на вокзалах. Промышляли они и рыбой. Самсонов ловил корюшку и миногу. Корюшку охотно покупали на базаре, а миногу в любом количестве принимали городские пивнушки.