Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
Но, к счастью, в Посконии такие тонкости никому и на ухо были не нужны. … Стремглав нагнал всадников к полудню. Всадники сперва думали, что парнишка хочет их о чем-то предупредить, и приказали толмачу выяснить, в чем дело.
— А, маленькая посконская быдла, — сказал толмач. — Тебе чего хотеть?
— Возьмите меня в иные земли, — сказал Стремглав. — Я сильный. Я все умею и все хочу.
Толмач перевел его слова, и господа со слугами привычно засмеялись.
Стремглав подъехал поближе к толмачу и дал ему такого тычка, что тот свалился с коня в
Тут Стремглав понял, что толмач стоит еще ниже слуги. Толмачей вообще не шибко-то любят. Много позже Стремглав узнал, что на нетальянском слова «переводчик» и «предатель» звучат почти одинаково: tradittore и traduttore.
Он наклонился, протянул руку и без труда поднял бедолагу из грязи. Господа одобрительно забормотали.
— Что они говорят, свинья двуязычная? — спросил Стремглав, не отпуская ворот толмаческой одежды.
Толмач утерся рукавом.
— Они говорить… — он поперхнулся. — Они говорить, что из маленькая посконская… малычишка выйти когда-нибудь большой толк.
— Тогда слушайте, — сказал Стремглав. — Староста вас не по той дороге послал, там через речку мелок брод — по самый рот…
ГЛАВА 4,
Много в бонжурском языке оказалось красивых слов и помимо орифламмы.
Например, «ледюк» и «леруа».
Один из всадников как раз и был «ледюк», то есть герцог. Герцог Мижуйский, будущий король Бонжурии Пистон Девятый. А король-то как раз и есть «леруа».
Будущий леруа был ненамного старше Стремглава — года на три. Под латами он оказался совсем худенький, белолицый, только нос торчал у него далеко вперед, как у морского корабля. Но морских кораблей в ту пору Стремглав еще не видел, и такое сравнение ему в голову не пришло, а вспомнилась ему птица дятел.
Нос, прямой и длинный, был навечным клеймом бонжурских королей. Для них и забрала делали особые, как бы с клювом.
Мало того, королевский нос по традиции носил собственное имя и даже благородный титул — виконт дю Шнобелле.
Какого уха делал молодой герцог со свитой в столь отдаленных землях, Стремглав расспрашивать не посмел, но потихоньку, осваивая заодно волшебного звучания язык, понял, что Пистон просто-напросто был увезен в свое время в варяжские земли, чтобы избежать верной смерти от яда или кинжала, потому что желающих занять престол Бонжурии было предостаточно. Ныне же все соискатели короны друг дружку поистребили, и мудрые советники герцога, мессир Плиссе и мессир Гофре, постановили, что пробил час и ему предъявить свои вполне законные права на королевский венец.
«Далеко ли Бонжурия?» — думал Стремглав, чистя и обихаживая чужих коней, точа и смазывая чужие мечи, собирая хворост для костра — ночевать чаще всего приходилось под звездами.
Время от времени отряд останавливали посконские разъезды — их служебное рвение приходилось умерять золотом. Стражники то и дело цеплялись к сыну шорника — кто такой да по какому праву сопровождает чужеземцев, так что ледюк Пистон распорядился дать парню свой запасной камзол и довольно дурацкую шляпу с едва ли не петушиными перьями.
Потом начались затяжные дожди, и двигаться по раскисшим дорогам стало тяжело. Застряли на каком-то постоялом дворе на добрую неделю.
Чтобы не раскрыться до времени, никто молодого герцога таковым не звал, и почестей ему не велено было оказывать — словно не знатнейшие люди Бонжурии странствуют, а ватага разгульных наемников.
— А далеко ли Бонжурия? — наконец-то удалось Стремглаву собрать чужие слова в мучавший его вопрос. К толмачу ему обращаться не хотелось, и он дернул за рукав горбатого оруженосца-варяга. С горбуном они как-то друг друга понимали: все-таки варяги — соседи. Звали горбуна не то Эйрон, не то Айрон. Сын шорника кликал его Ироней. Несмотря на горб, Ироня был нравом весел, умом светел, а мечом владел не хуже здорового.
— Вот все уснут, тогда объясню, — сказал Ироня.
Бонжурцы привыкли у себя в Бонжурии пить хорошее вино, посконская же брага у них в животах бушевала, бурчала, выходила икотой, просилась наружу то с одного, то с другого конца. Стремглав с Ироней то и дело таскали на двор лоханки да бадейки. Стремглав у отца в сарае привык к подобным запахам, Ироня тоже, видно, не в княжьих палатах возрос.
Господа стонали, кряхтели и клялись между собой никогда впредь не употреблять эту страшную влагу, но клятвы хватало обычно до первой попавшейся на пути корчмы. Сопровождавший бонжурцев лекарь, мэтр Кренотен, пытался пичкать своих подопечных какими-то растертыми в прах корешками для укрепления желудков, но, видно, перепутал порошки и еще усугубил позорные недуги.
Наконец господа угомонились, и оруженосцы вышли на крыльцо. Дождь кончился, а свежий ветерок уже растаскивал тучи, открывая полную луну.
— Никому НЕ говори! — предупредил Ироня на посконском и достал из-за голенища свиток.
— Это что? — удивился Стремглав.
На телячьей коже были нанесены непонятные знаки и линии, только в правом верхнем углу какой-то волосатый мужик надувал щеки, а рядом с ним расположилась четырехконечная звезда.
— Хеймскрингла — круг земной, — сказал Ироня. — Вот здесь, вверху, — север, полночь по-вашему. Внизу, следовательно, будет…
— Полдень! — догадался Стремглав.
На отдых они так и не повалились. Стремглав донимал Ироню вопросами. Как же так — на клочке шкуры, оказывается, умещается вся земля! И горы, и леса, и реки, и озера на лице ее! И все на ней страны и державы! И как их много!
— Мы выехали вот отсюда, — объяснял горбун. — Это Норланд.
— Белоглазые чудины, — уточнил Стремглав.
— Называй, как хочешь. Дальше никто не живет, потом начинаются ваши земли.
— Много-то как — ладонью не закрыть! — восхитился сын шорника обширностью родины. — Другие-то земли против нашей Посконии так себе выглядят…