Белый континент
Шрифт:
Наконец, флаг стал видел во всех подробностях. Он торчал в центре ледяного холмика, слегка накренившись в сторону, и слабо раскачивался при каждом порыве ветра. Возле него валялся наполовину занесенный снегом обломок доски, а чуть в стороне на замерзшем насте непонятно каким чудом сохранилась борозда от санных полозьев и несколько огромных собачьих следов. Это были первые чужие следы, которые Скотт и его друзья видели в Антарктиде. Следы тех, кто успел к полюсу раньше. Флаг, оставленный ими, чтобы потом было проще найти обратный путь, был самой обычной выкрашенной чернилами простыней, но опоздавшим к полюсу британцам он казался черным пиратским флагом, на котором вполне мог бы быть нарисован череп с перекрещенными костями. Ведь установили это полотнище те, кто похитил
Путешественники остановились в нескольких шагах от флага, окинули его полными страдания и ненависти взглядами и все так же молча потащили сани дальше. Перед ними снова было девственно-чистое снежное поле, белизну которого не портили никакие темные предметы, но теперь эта сияющая чистота была обманчивой. Все знали, что впереди, в самом сердце Антарктиды, их будет ждать еще один флаг, и этот флаг будет принадлежать не Британии.
Через час на горизонте и в самом деле появилась новая темная точка, но она уже не вызвала в увидевших ее людях никаких эмоций. Они лишь еще раз скорректировали направление, чтобы идти точно на нее, и монотонно зашагали к новому ориентиру, теперь уже точно зная, во что он в скором времени превратится.
Скотт шел, не поднимая головы и не видя ничего, кроме плотного снежного наста у себя под ногами, и с ужасом думал о том, что норвежская экспедиция может все еще находиться на полюсе. Если это так, то ему уже сегодня, всего через пару часов, придется смотреть в глаза ее участникам, улыбаться им и поздравлять их с победой. А после этого смотреть в глаза своим спутникам… «Что угодно, но только не это!» — взмолился он про себя. — «Любые морозы, любая пурга — но не встреча с Амундсеном! Ее я не выдержу!»
Он догадывался, что друзья уже заметили впереди норвежский флаг, но продолжают молчать, как молчали до этого, разглядывая черный флаг-веху, однако сам посмотреть вперед не решался. Пока он видел только снег и носки собственных меховых сапог, можно было представить себе, что все идет, как раньше, что позади не было никакой черной тряпки, а впереди их ждет еще не открытый, не потревоженный ничьим присутствием полюс. Можно было еще некоторое время не думать о том, что на самом деле у них нет больше никакого смысла идти вперед.
Когда Роберт, наконец, поднял голову, развевавшийся на ветру норвежский флаг был уже совсем близко, и его яркое красно-синее полотнище в первый момент показалось ему огромным, закрывающим полнеба. Начальник экспедиции остановился, и все четверо его спутников, уже давно дожидавшиеся этого момента, тоже замерли на месте, с испугом косясь на своего командира и в то же время радуясь, что теперь у них, наконец, будет возможность отдохнуть и немного согреться. Уилсон первым начал выпутываться из смерзшейся и затвердевшей на ледяном ветру сбруи, остальные друзья Скотта последовали его примеру, и только сам Роберт продолжал неподвижно стоять перед вмороженным в лед флагом и молча смотреть на него остановившимися глазами. Резкий порыв ветра заставил широкое полотнище полностью развернуться. Темно-синий крест на алом фоне взметнулся перед путешественником и теперь уже окончательно перечеркнул все то, к чему он стремился на протяжении многих лет. Не только открытие Южного полюса, не только славу и благодарность Британии — казалось, эти широкие перекрещенные линии зачеркивали всю предыдущую жизнь Скотта, делая ее абсолютно напрасной и никому не нужной.
Ветер стих, флаг бессильно повис на древке, почти касаясь своим кончиком ледяного бугорка, в который оно было вморожено, и Роберт, наконец, смог увидеть что-то кроме этого красно-синего, слишком яркого для Антарктиды пятна. Рядом с флагом в снегу темнели вмерзшие в него стружки и щепки и валялась длинная доска, а в стороне, в нескольких десятках шагов, виднелось несколько аккуратно составленных в ряд больших и маленьких ящиков. А за ними красовался еще один норвежский флаг, возле которого стояла маленькая палатка, на таком расстоянии выглядевшая и вовсе игрушечной.
Увидев палатку, Скотт снова на несколько секунд оцепенел, уверенный, что сбылись его худшие опасения
Наконец, оглядевшись по сторонам еще раз и убедившись, что кроме него и четверых тщательно отобранных им друзей на белом плато нет больше ни одной живой души, Скотт окончательно вернулся к реальности. И сразу же встретился глазами со своими спутниками, которые так и стояли возле саней, трясясь от холода, но терпеливо дожидаясь указаний командира. Надо было разгружать сани, ставить палатку и доставать еду, надо было в срочном порядке греться, а потом распаковывать и устанавливать приборы, и эта вечная суета, и раньше раздражавшая Роберта при обустройстве стоянок, теперь и вовсе едва не вывела его из себя. Мир, в котором он жил, только что рухнул — так почему он даже теперь должен думать о спальниках и горячей еде?!
— Ставьте палатку, а я посмотрю, что они там забыли, — сказал он своим товарищам, кивая на оставленные норвежцами ящики и второй флаг. Подходить к чужим вещам и, тем более, рассматривать их, ему не хотелось, но Роберт догадывался, что противник мог оставить ему письмо, спрятав его от снега и ветра в крошечной палатке или в одном из ящиков. В конце концов, Амундсен должен был хотя бы сообщить ему, какого числа он достиг полюса!
Перед палаткой Скотт в изумлении остановился и не сразу заставил себя присесть перед ней на корточки и забраться внутрь. Оказалось, что по размерам она все-таки больше, чем показалось полярнику издалека: в ней вполне могли бы жить два человека. Но удивило Роберта другое — палатка, которую он сперва посчитал обычной брезентовой, на самом деле была сшита из тонкой, едва ли не прозрачной серовато-коричневой ткани, с виду очень похожей на шелк. Он с трудом справился с завязанным в узел входом в странную палатку, забрался внутрь и там решился на секунду снять толстую рукавицу и дотронуться до ткани, из которой она была сделана. Палатка действительно оказалась шелковой, очень нежной на ощупь и в то же время, по всей видимости, очень прочной. Она больше была похожа на сувенир, чем на вещь, которую можно использовать по прямому назначению, и Роберт меньше всего ожидал обнаружить среди вещей норвежцев такой непрактичный предмет. Натянув рукавицу обратно, он с недоумением пожал плечами и принялся разбирать аккуратно сложенные в углу палатки жестяные коробки и связки бумаг, на самой верхней из которых стояла надпись: «Капитану Р.Ф. Скотту».
Как Роберт и предполагал, Амундсен оставил ему подробное описание своего прихода на Южный полюс и копии показаний всех измерительных приборов. Ко всем этим бумагам прилагалась записка с просьбой переслать их в Норвегию в том случае, если экспедиция Скотта вернется в Европу первой. Роберт просматривал хрупкие на морозе листы, исписанные грубым, неровным почерком своего соперника, брезгливо морщился, замечая сделанные им ошибки, и недоумевал про себя: неужели этот норвежец, взрослый и явно неглупый человек, не понимал, как нагло и бесцеремонно он себя ведет? В его письме не было ни слова о том, что он пришел на полюс первым, перехватив у Скотта полагавшуюся ему победу: Амундсен писал так, словно они не зимовали в Антарктиде и не прошли многие мили по ее бесконечным снежным полям — он как будто бы просил Роберта о мелкой, незначительной услуге. Просил совершенно спокойным, обыденным тоном, каким дома за столом просят жену передать солонку. Как будто все так и должно было быть, как будто это нормально, что он, Амундсен, выиграл соревнование, а Скотт пришел вторым и теперь обязан сохранить бумаги победителя!