Белый крестик
Шрифт:
Конечно, над такой байкой вновь посмеялись, хоть и более нервно. Но Фаланд и теперь не шутил. Он показал каждому, на что способен: зримо явил перед подданными императора то, чего не мог знать о них. То, чего они и сами о себе не знали. И даже большее: такое, о чём лучше вовсе никогда не говорить.
А удостоверившись, что его необыкновенные силы отныне не вызывают сомнений, перешёл к главному.
«Решимость сыграть — вот что требуется от вас. Если мы проведём игру, то без награды не уйдёт ни один, а уж как велика она будет — дело случая, ведь в колоде по четыре карты каждого достоинства. Но вы должны дать своё согласие, зная об одном: после окончания игры ваш товарищ, получивший ранее туз, умрёт. Такова цена, и как по мне, она выгодная: одна жизнь против многих»
В этом месте можно сказать очень много слов. О том, кто легко был готов согласиться на подобное, кто колебался, а кто резко возражал. Едва ли не выстрелить был готов Фаланду в лоб, хоть как по мне — не причинила бы ему пуля никакого вреда. Эта была непростая ситуация, и каждый опишет её по-своему. Я же описывать не стану вовсе.
Скажу только одно: так или иначе, но игра состоялась.
Требуется ли описание того, как она проходила? Вы легко можете представить себе всё. Ловкие пальцы самого бесстрашного и самого холодного душой из офицеров, которыми он тасовал колоду. Потустороннее спокойствие Эфраима, с коим он сдавал карты. Руки, принимавшие их: они тряслись даже у смельчаков. Круглый стол, плохо освещённый свечами: в полумраке казалось, будто табачный дым над головами офицеров складывается в зловещие картины и символы. У кого-то выступал пот на лбу, кто-то являл лишь отрешённость лица, а у иных в глазах блестел искренний азарт. Болезненный азарт.
Конечно, Фаланд обманул фронтовых друзей насчёт «одного лишнего». Страшная цена предполагалась с самого начала, просто озвучил он её в удобный момент. Когда слишком трудно было отказаться.
«Банда бессмертных» вовсе не бессмертна, но жизней у каждого в ней имеется поболе одной… кроме Гриши, всё успевшего истратить. А главное: я думаю, что Эфраим Фаланд не просто разыграл щедрые подарки. Даровал земные жизни, но забрал при том души — или, по меньшей мере, подчинил их.
Потом уже случились и другие игры. Было гадание, раскрывшее страшное будущее: о грядущих ужасах войны, о гибели в её пламени четырёх империй. Включая и наше Отечество. А после… в общем-то, вы об этом уже знаете.
Глава девятая: в которой появляется «Кольт», один из главных героев нашей истории
Поверил ли Инсаров истории Гумилёва? Не видел поводов не поверить. Хотя бы по той причине, что о символах в квартире Григория он поэту ничего не рассказывал. Да и потом — не самое невероятное объяснение невозможных событий на его памяти. Оставалась немного неясной роль самого поэта, но этот вопрос можно было и отложить.
Потому что перед Инсаровым, сидевшим теперь за столом в гостиной Гумилёва, было нечто куда более интересное.
Поэт положил на стол продолговатый футляр из красного дерева, не имеющий каких-либо надписей или декора — если не считать серебряных защёлок. На столе стояла большая лампа, в свете которой рассмотреть коробку можно было во всех подробностях — имей она какие-то существенные внешние подробности. На деле же интерес представляло только содержимое.
— Американский, кажется?
Это был большой револьвер, снабжённый всеми положенными принадлежностями. Довольно старый. Инсаров не особенно разбирался в оружии, но мог предположить: модель — ровесник его верного «Смит-Вессона», но конкретный образец гораздо старше. Ему лет сорок, наверное.
— Американский. — подтвердил Гумилёв. — Colt Single Action Army, модель 1873 года, и год выпуска именно этого револьвера — тот же. Старомодная вещица: одинарного действия, сорок пятого калибра. Если точнее, то .45 Long Colt. Серьёзный патрон! Куда мощнее девятимиллиметрового «Маузера».
— Мой «Смит-Вессон» тоже одинарного действия. К чему стрелять быстрее, чем целишься — я не гусар… Полагаю, ваш «Кольт» отличается не только мощным патроном. Учитывая обстоятельства дела… в нём должно быть что-то особенное, верно?
Гумилёв кивнул. Прежде, чем продолжить, он протянулся к графину — почти такому же, как в поэтическом салоне. От водки Пётр Дмитриевич снова не отказался. В этаком деле без неё, окаянной, не разберёшься…
— Итак, я уже говорил: живыми сдаваться нашим негодяям, некогда моим друзьям, нет никакого резона. Но как вы полагаете, Пётр Дмитриевич: легко ли их убить?
— Ну… если всё дело лишь в запасных жизнях, а не в настоящем бессмертии… труднее обычного, но ничего невозможного. К тому же, пока будет оживать — как раз под белы рученьки его!
Поэт усмехнулся. Надо признать, что улыбка вышла немного зловещей: Гумилёв сидел как раз на границе полумрака гостиной со светом лампы. Та хорошо освещала лишь половину лица и почти гладкого свода черепа. Да, именно «черепа»: на мгновение показалось, будто и не человек вовсе…
— Потому-то я и говорил: без меня вам не управиться, при всём уважении. Судите сами, Пётр Дмитриевич: какой прок от дара Эфраима Фаланда, если всё столь просто? Представим, будто счастливый обладатель выигрыша погиб под завалом в горах. Или утонул, опустившись в трюме корабля на дно глубокого моря. Пусть он оживёт сразу: и что? Вскоре умрёт опять. Никакого толку.
И действительно, о таком Инсаров совершенно не подумал. Не сознательно ли бандит, убивший полицейских у ювелирного салона, задерживал своё воскрешение? Может, поджидал удобного момента, бестелесным духом глядя на всё откуда-то сверху?
— Они могут вернуться к жизни в удобный момент — и вы никогда не отличите окончательной смерти от временной. Вы ведь не знаете, у кого сколько жизней осталось… это могу узнать я. Мне кажется, что могу. Но даже это не очень-то поможет.
— Почему?
— Как вы полагаете, Пётр Дмитриевич: бывший унтер-офицер Российской Императорской Армии, что убил полицейских у ювелирного салона, нынче ходит по Петрограду без половины лица? И половина мозгов его осталась на мостовой — думает оставшейся?
И это тоже казалось нелепым. На сию тему Инсаров, кстати, размышлял ранее — ещё не зная ничего о карточном выигрыше бандитов. Позволяют ли их способности восстанавливать тело?
Гумилёв ответил на ещё не заданный вопрос:
— Тело суть вещь бренная. Не то чтобы они могли в кого-то переселиться после гибели или перенести свою оболочку для воскрешения в совсем отдалённое место… но небольшие фокусы подобного рода моим бывшим друзья под силу. Не только восстановление разбрызганных по улице мозгов. И вот именно поэтому нам, если не желаем потерять много людей и упустить кого-то из бандитов, так необходим этот «Кольт».