Белый легион: Террор не пройдёт!
Шрифт:
«Белый Легион» остался в России одним из последних серьёзных игроков на арене, где ставкой служат стратегические интересы, жизнь миллионов людей, выживание русского народа, некогда великого, а теперь загнанного в угол. «Легион» — это тот костыль, на который ещё может опереться едва державшаяся на ногах, умирающая держава. Правда, он прилично потрёпан и ослаблен бесконечными войнами за место под солнцем, борьбой на свой страх и риск с террористами, «Синдикатом», спецслужбами Запада, мафией и собственными коллегами из госорганов. Но ещё способен кое на что. Он ведёт свою войну, где нет законов, где большая цель оправдывает любые средства. Иначе и быть не может, поскольку «легионеры», по существу, последние солдаты России на последнем рубеже.
— Давайте договоримся, — произнёс Глеб. — Спрашивать будем мы. А вы — отвечать. Для начала вы нам поведаете, зачем вам чемодан с изотопами.
— О чем вы говорите?! — искренне возмутился Сельмурзаев.
— Руслан привёз вам изотопы. Цель?
— Глупый разговор… Я не знаю, что наговорил Руслан. Он мой дальний родственник и иногда пользуется моим гостеприимством.
— Как и два террориста с оружием, что приютились в доме.
— О них я вообще ничего не знал. Этим домом пользуются многие мои родственники. И записан он на мою сестру. Что там творится — за это я ответственности не несу…
— Вы что, правда надеетесь, что мы будем брать согласие на привлечение вас к уголовной ответственности?
— А вы думаете по-другому?
— Я думаю, что если мы не найдём общий язык, то сначала порежем на куски тебя, сука позорная, — Глеб подошёл к депутату и взял пальцами его за горло. Сельмурзаев попытался дёрнуться, но Ратоборец надавил на болевую точку, и рука обвисла. — А потом твоего змеёныша, который в Англии учится. Родственников. Всех под нож…
Он отпустил.
Чеченец перевёл дыхание. И произнёс глухо:
— Делай что хочешь! Ничего не узнаешь!
— Значит, взаимного согласия не получилось… Жаль.
Сельмурзаев выругался по-чеченски.
Он привык, что с ним играют в поддавки. Что все наезды не страшны. Потому что даже если государственная контора наезжает по беспределу, всегда можно включить каналы, и зарвавшимся ребятам прикажут сдать назад. Но только он ошибался. Это была вовсе не контора. Точнее, не та контора…
Дальше разговор продолжился в комнате с хирургическим креслом. К тёплой компании прибавился Доктор.
— Сколько у нас времени? — спросил он, бездонными чёрными глазами разглядывая депутата, чьи запястья были прикованы к креслу.
В глазах чеченца застыла тяжёлым камнем ненависть. И упрямство. Депутат ожидал самого худшего. И был готов к нему. Он был готов умереть, в отличие от Руслана. Усмана Сельмурзаева знали как человека стального, несгибаемого. Но Доктор смотрел на него с пониманием, мудро. Он знал, что не бывает несгибаемых людей. Весь вопрос только в количестве затраченных усилий. Стального человека можно согнуть. Чугунного — сломать…
— Времени у нас не так много, — сказал Глеб. — Скоро его хватятся, и небеса содрогнутся от вопля мировой и туземной общественности.
— Мне нужно часов восемь-девять. — Доктор прилепил к плечу Сельмурзаева какой-то датчик. Чеченец дёрнулся и выругался, но Доктор не обратил на это никакого внимания.
— Главное — результат.
— Результат будет, — улыбнулся ласково Доктор и посмотрел на Сельмурзаева.
Их глаза встретились. Дуэль длилась не больше трех секунд. И ненависть, упрямство стали уступать место в глазах депутата животному ужасу.
— Не бойтесь, дорогой мой пациент. Я не палач. Будет совсем не больно…
Доктор был гордостью старой Конторы. В закрытом и пользующемся заслуженно зловещей славой НИИ номер семь он достиг совершенства в методике подавления личности — виртуозно использовал для этого дела весь возможный арсенал средств, начиная от гипноза и кончая психотропными устройствами и психотропными веществами. Шансы Сельмурзаева устоять против Доктора равнялись круглому нулю. Вопрос состоял в том, чтобы не угробить допрашиваемого, чтобы выдержало сердце и нервы, и он не преставился от инфаркта и не превратился бы в буйного психбольного.
— Ну что, начнём. — Доктор взял инъектор и вкатил пленнику первую дозу «лекарства». Человечество всю историю пыталось применять вещества, развязывающие языки лучше пыток. На научную основу это было поставлено в Англии в XVIII веке, когда подозреваемому сделали инъекцию опиума. В 1916 году американский врач Роберт Хаус провёл опыты по использованию скополамина — обезболивающего препарата растительного происхождения. Позже были попытки применения для этих целей наркотиков — марихуаны, мескалина, ЛСД. В пятидесятые годы ЦРУ пробовало псилоцибиновые грибы, яд кураре. Особую известность получил пентонал натрия. Настоящая революция произошла в семидесятые годы, когда в закрытых институтах КГБ, ЦРУ начали прокатывать сложные химические соединения, обладающие порой волшебными свойствами. Применение психотропных веществ упирается в один момент — не проблема привести человека в состояние оглушенности, когда язык сам будет болтаться, как тряпка на ветру. Весь вопрос в том, что в таком состоянии человек легко продуцирует ложные воспоминания и сам становится уверенным в их истинности. Отсечь лишнее, разобраться, где правда, а где фантазии, вот тут нужен высокий уровень оператора. Доктор в этих делах был настоящим кудесником. Он мог невозможное…
Сельмурзаев заорал — у него возникло ощущение, будто ему влили расплавленный металл.
— Тише, тише, — забормотал Доктор. — Сейчас все пройдёт.
Для того чтобы выжать депутата досуха, залезть в самые потаённые уголки его сознания, заставить признаться в том, в чем он и сам себе не признался бы, Доктору понадобилось всего пять часов.
Итак, расклад с изотопами выглядел следующим образом. Дела у сепаратистов в Ичкерии шли в последнее время ни шатко ни валко. Цель достижения независимости, и так довольно эфемерная, сегодня отодвигалась лет эдак на тысячу, но это полбеды — серьёзные люди всерьёз к этим целям не относились. Хуже, что иссякали зарубежные ассигнования. Стабилизация обстановки резко сокращала доходы и в самой республике. Утрачивалось влияние определённых кланов.
Способ разрешения этих проблем один — удивить, потрясти всех. Захваты концертных залов — дело трудоёмкое, трудозатратное и трудновыполнимое. После того как бойцы группы «Контртеррор» уложили полсотни усыплённых боевиков, делая аккуратные контрольные выстрелы в голову, количество ичкерийских патриотов, мечтающих покурить на пороховой бочке, резко пошло на убыль. А взрывы самодельных взрывных устройств на остановках, вокзалах и дискотеках уже воспринимались народами России как неприятная и вполне обыденная неизбежность.