Белый мыс
Шрифт:
Предисловие автора к русскому изданию
Действие первой части настоящей повести происходит на Готланде.
Говорит ли вам что-нибудь это название? Готланд находится почти в самом центре Балтийского моря – это самый большой остров Швеции, но очень маленькая точка на глобусе.
Вот несколько округленных цифр: площадь три тысячи квадратных километров, протяженность от горы Гобург на юге до мыса Халльсхюк на севере – сто пятьдесят километров, население – пятьдесят с лишним тысяч человек.
И все?
Разрешите мне рассказать вам еще кое-что.
Жарким летним днем, в год окончания второй мировой войны, я ехал на велосипеде по незнакомому мне шоссе в южной части острова.
Довольно часто попадались крестьянские дворы, окруженные садами. Словно челнок в ткацкой машине, метались в высоком голубом небе черно-белые ласточки. Мимо проносились автомашины, поднимая тучи известковой пыли.
Усталость в ногах и пересохшее горло заставили меня соскочить с велосипеда. Я достал бутылку лимонада и сел на обочине дороги, прислонившись к старому каменному столбу.
Утолив жажду, я обратил внимание на стоявший тут же
В моем путеводителе я нашел упоминание об этом столбе, а также перевод надписи. Не помню сейчас дословно ее содержания, но речь шла о мастере, который в начале XI века вытесал два верейных столба [2] из камня.
Однако самое примечательное заключалось в том, что сразу же за этими каменными столбами, охраняемыми как памятники старины, стояли два деревянных, с навешенными на них воротами. Через эти ворота и сейчас проходила подъездная дорога к хутору, как девятьсот, а то и тысячу лет назад.
У маленького Готланда – большая история. В раннее средневековье на острове сложилась самостоятельная республика крестьян-мореходов. Готланд быстро стал крупным торговым центром. Сюда поступали товары со всех концов Балтийского моря, со всей Европы. Одновременно шел оживленный культурный обмен. Связи готландских купцов были очень широки – на реках Русского государства они встречались даже с купцами арабской державы. И по сей день в готландской земле находят много арабских монет.
Тесные связи установились между Готландом и русским торговым центром Новгородом. Новгородцы имели свою торговую контору и собственную церковь в Висбю, а висбюские купцы – в Новгороде. Установлено, что готландские суда перевозили русский воск и пушнину в Англию.
В XIII веке Висбю стал крупным городом для своего времени. Его защищала сохранившаяся до нашего времени крепостная стена с сорока четырьмя башнями. И вот уже Висбю – один из важнейших центров могучего ганзейского союза, [3] который долго был хозяином на Балтийском море.
Но постепенно торговые пути стали перемещаться. На немецком побережье развивался все более могучий конкурент – Любек. Первый тяжелый удар поразил готландскую торговую республику в 1361 году, когда она была ослаблена страшной эпидемией чумы, а также перебоями в торговле и жестоким соперничеством между висбюским бюргерством (в немалой степени состоявшим из иностранцев) и прочими купеческими домами острова. Датский король Вальдемар Аттердаг, непримиримый враг Ганзы, высадился на Готланде со своей конницей и под стенами Висбю разбил наголову последнее готландское крестьянское ополчение. Город сдался без боя и сумел откупиться от сожжения и разграбления.
Однако в последующие века город неоднократно подвергался разрушениям. Пиратские вожди, иногда даже с княжеским званием, не раз превращали остров в свою базу.
В середине XVII столетия, когда Готланд воссоединился со Шведским государством, упадок на острове все еще продолжался.
Но самобытная народная культура обладает прочными корнями, более прочными, чем сосны на песчаных дюнах, где проходило детство героя этой повести – Оке. Готландская культура сумела устоять в веках, несмотря на все бури.
В 20-х годах XX века, когда начинается действие повести, Готланд в культурном и экономическом отношении постепенно догоняет остальные провинции Швеции. Изоляции острова приходит конец. Туристы открывают для себя романтические развалины в Висбю. Почерневшие в давних пожарах стены готических церквей затканы плотным ковром плюща, и в узких проулках, спускающихся к морю, горят лишь огоньки вьющихся роз.
Мирное вторжение с материка распространяется не только на Висбю. Отдыхающие обнаруживают, что на острове чудесные пляжи и что на протяжении короткого северного лета здесь больше солнечных дней, чем где-либо еще на той же широте.
Во второй части повести действие переносится в Стокгольм, куда приезжает искать работы пятнадцатилетний ике. Тридцатые годы – тяжелое время для рабочей молодежи Швеции… Оке познает теневые стороны жизни в шведской столице. В идеях рабочего движения и в дружбе с молодыми рабочими он черпает силу для борьбы с трудностями.
Многие читатели спрашивают: что же было с Оке потом? Мои близкие друзья уверяют, что он стал сотрудником рабочей газеты и писателем и что на его долю выпала радостная обязанность написать настоящее предисловие к русскому изданию своей первой книги.
Я не совсем уверен, что это так.
Возможно, Оке работает сейчас на заводе в Стокгольме, стал активным профсоюзным деятелем и защищает интересы своих товарищей. Но может оказаться, что он остался на родном острове и работает экскаваторщиком или бурильщиком на одной из каменоломен. А может быть, я встретил его, сам того не зная, когда не так давно побывал в родных местах на северном Готланде и выступал по просьбе молодых рабочих на занятии их литературного кружка.
Многое изменилось на Белом мысе. Сегодня по его полям идут тракторы, в крестьянских домах горит электрический свет. Книга перестала быть достоянием лишь состоятельных людей. На каменоломнях появились новые машины.
Впрочем, лично меня гораздо больше интересует судьба друга Оке, Бенгта. Ведь я не встречал его с тех пор, как он стал взрослым.
Лет десять назад я слышал, что Бенгт сдал экзамен на штурмана. Где он водит теперь суда – не знаю. Может быть, на Балтике, может быть, в Индийском океане.
Как и в давние времена, многие готландцы и сейчас становятся моряками и уходят в дальние плавания.
1
Руны – древние письмена скандинавских народов
2
Верейные
3
Ганзейский союз (Ганза) – торговый и политический союз северонемецких городов (XIV–XVII вв.).
Часть первая. Белый мыс
Между высокими черноствольными каштанами хмуро проглядывала главная усадьба хутора Лингер, напоминая старую клячу с прогнувшимся хребтом. Темно-красная черепица поросла густым мхом, и стекла в маленьких окошках отсвечивали голубым и зеленым, словно льдинки.
На приступке у входа сидел босой мальчуган, вычерпывая дождевую воду из выбитых несчетными шагами углублений в известковых плитах. Заношенный, чересчур большой головной убор то и дело сползал ему на нос.
– Чертова шапка! – выругался он со слезами ожесточения в больших удивленных глазах и отшвырнул ее прочь. Непокорный чуб разом встопорщился, словно пук ржаной соломы.
Бог был где-то далеко, за облаками, бабушка тоже не могла его сейчас видеть. А что до Бруандера – хозяина, у которого работала бабушка, то его мальчуган не очень-то побаивался. Неизменно добродушный, флегматичный вдовец, он был готов часами сидеть на одном месте, опершись локтями на широкий стол. Усиленное употребление нюхательного табака придало коричневатый оттенок его уныло свисающим седым усам. В берестяную табакерку на подоконнике то и дело приходилось подсыпать табак, хотя она вмещала не меньше полкило.
– Каждый сходит с ума по-своему! – ворчала бабушка. – Я знавала людей, которые тратили все свои деньги на кофе и ходили от него желтые, точно китайцы.
Неужели бабушка видела китайцев? Наверно, видела. Она как-то раз даже в Стокгольме побывала, а здесь на острове знала все наперечет.
Маленькая, полная, с гладкими и розовыми, как у девушки, щеками, она умела, однако, сделать строгое и суровое лицо. И все-таки рядом с бабушкой Оке всегда чувствовал себя надежно. Он знал, что, несмотря на горячий нрав, она – его первая заступница. Причину бабушкиного недовольства было обычно легко понять. А когда ее высокий лоб, изборожденный морщинами, словно известковый утес, прояснялся, можно было не сомневаться – виновный уже прощен.
Вычерпав наконец всю воду, Оке побежал к калитке. За оградой на север, запад и юг простиралась равнина с осушенными болотами и бескрайними полями. Тут и там в поле двигались серые фигурки батраков. Жилистые люди с обветренными лицами упорно копались в вязкой глине. Они редко распрямляли спины, точно были на весь день прикованы к зеленым рядам ботвы.
– Кто хочет заработать что-нибудь на свекле, тот должен не лениться орудовать тяпкой, – говаривала бабушка. – Мне самой приходилось копать от зари до зари. За целый день только и съешь, что кусок ржаного хлеба.
Оке услышал, как молодой батрак окликнул девушек. Это был тот же необычный, жесткий северный говор, на который в минуту волнения переходила бабушка и который так резко отличался от местной певучей речи.
Внезапно у Оке словно закружилась голова. Ему показалось, что поле с зеленой ботвой медленно закачалось вверх-вниз, вверх-вниз. И, точно лодки из густого тумана, в его сознании всплыли отчетливые воспоминания о другой жизни, в иных местах.
…Он видел большую и темную крестьянскую кухню, связанную в его памяти с ощущением постоянного страха, а также частого голода и одиночества. Призрачной белизной отсвечивала кладка очага, над которым вытянулся ряд сурово глядевших на него начищенных до блеска медных кастрюль.
Однажды вокруг стола собралось много женщин; среди них была и бабушка. Она связывала тряпки в длинные полосы. Сам он притаился в углу, прислушиваясь к бесконечной беседе, в которой ровным счетом ничего не понимал. В конце концов он подобрал с полу несколько красных и ярко-зеленых лоскутков и стал играть ими. В тот же миг над ним склонилось узкое злое лицо приемной матери:
– Не смей трогать! Кому было сказано – сидеть на месте!
Щеку обожгла пощечина, и он скатился со скамеечки. Удар обрушился на Оке неожиданно и непонятно, как гром среди ясного неба, и горький плач мальчугана только усилился от поднявшейся суматохи и града злых слов.
Бабушка сорвалась с места и сунула кулак под нос обидчицы, которой едва доставала головой до плеча.
– Вот как ты обращаешься с детьми, обезьяна ты скверная! Я так и знала, что вы взяли мальчугана только из-за денег. Но больше он ни минуты здесь не пробудет, и приходу это не будет стоить ни гроша!..
Потом он жил некоторое время с бабушкой в маленьком домике у моря. От той поры он сохранил воспоминание о равномерно нарастающем и стихающем гуле волн, который ослабевал порой до невнятного шепота, но никогда не смолкал совсем…
К востоку от хутора, там, где голая равнина сменялась березняком и старым орешником, лежало неглубокое болотце. Луга отлого спускались к спокойной воде, в которой отражались заросли камыша и несколько горбатых камней с отчетливыми отметками уровня половодья.
Вдоль берега тянулась широкая полоса светлого известкового осадка. В засушливое время корка извести становилась почти белой и покрывалась сеткой глубоких трещин…
– Пошли, браток, накосим коровам травы на ночь! – позвал Бруандер после ужина, ткнув Оке пальцем в грудь.
Бабушка невольно улыбнулась, хотя и не одобряла тона Бруандера.
– Вы научите парня такому, что его потом люди застыдят!
Оке гордо нес пустой мешок, шагая за хозяином вдоль болотца. Бруандер шел вразвалку, брюки пузырились над голенищами грубых сапог, а ноги будто сами собой складывались пополам в коленях.
Время от времени он пускал в ход сверкающую косу, прокладывая дорожки к зарослям шиповника, окаймленным густой, высокой травой. Оке захотелось сорвать розовые цветы, однако он сразу же зацепился рукавом за колючки, и Бруандеру пришлось выручать его. Домой они возвращались не одни – рядом бежала маленькая речушка. Она пересекала земли хутора и вливалась затем в Гутхемсон – самую большую реку на острове.