Белый ниндзя
Шрифт:
Доктор посмотрел на него с недоумением:
— Ну, конечно, когда уйду на пенсию, я буду...
— Нет, — нетерпеливо перебил его Николас, — я имею в виду сразу. Прямо сейчас. — Он щелкнул пальцами. — Вот так: раз! — и все.
— Ну, трудно сказать...
— Понимаете, доктор, человек, впустивший себе в душу красоту, даже не может жить без нее. Я долго жил в префектуре Нара, изучая боевые искусства. Да вы с женой и сами видели, когда ходили принимать свои ванны. Ну, а красота, открывающаяся через «гецумей но мичи», есть вообще нечто особенное. Знаете, что это такое? Лунная дорожка.
Д-р Ханами кивнул головой.
— Я слышал об этом, конечно. Но я не думал... — Что-то
Николас, чувствуя, как стучит его сердце, сел на стул напротив д-ра Ханами, но несколько по-иному — налегая всем корпусом на стол между ними. Он чувствовал, что его тело все напряглось, а руки покрылись липким, противным потом. Он нервно потер их друг о друга.
— Вы спрашиваете, какие у меня проблемы, и я отвечу вам, — бросил он прямо в лицо д-ру Ханами, не в силах совладеть с эмоциями. Он указал рукой на то место, где был еще не полностью заросший послеоперационный шов. — Я ни хрена не помню из области боевых искусств, которыми я занимался всю жизнь. Все куда-то к дьяволу пропало. Я целую ночь не спал, все думал, как эта... невероятная штука могла приключиться. Но снова и снова я возвращался к одному и тому же, доктор. К одному ответу, который имеет хоть какой-нибудь смысл. — Он поднялся на ноги и вцепился руками в края рабочего стола д-ра Ханами. — Вы и ваш сучий скальпель в этом виноваты. Что-то там повредили, как-то там задели что-то важное, не знаю что. Единственное, что я знаю, так это то, что у меня пропали навыки, сидевшие, кажется, намертво. И вы тому виною.
В звенящей тишине, что последовала за этим, д-р Ханами сказал по-японски:
— Пожалуй, надо попросить принести чаю.
Когда приходится туго, подумал Николас, самое правильное — обратиться к национальным традициям. Гнев так бушевал в нем, что даже руки дрожали. Он молча смотрел, как доктор заказывает чай по внутреннему переговорному устройству. Когда регистраторша принесла чай на черном лакированном подносе, доктор жестом отпустил ее и сам занялся приготовлением напитка: бросил в кипящую воду точную дозу зеленой заварки, потом стал перемешивать палочкой тростника со строго определенной скоростью, поворачивая крохотную фарфоровую чашку туда-сюда, чтобы чай получше заварился.
Было что-то успокаивающее и что-то даже подбадривающее в чайной церемонии. Ее упорядоченность, отсутствие чего-либо случайного, четкие, стилизованные движения — все служит тому, чтобы сфокусировать внимание на настоящем, служащем мостом между прошлым и будущим.
Николас почувствовал, что успокаивается. Невероятная напряженность уходила из тела, как воздух из проколотой шины автомобиля. Он медленно опустился на стул.
Д-р Ханами подал ему чашку. Когда они закончили пить чай, доктор попросил: — А теперь расскажите мне все, и, пожалуйста, с самого начала.
Я бы хотел поговорить о некоторых деталях истории вашего «подопечного», которые я, признаться, не могу понять, — сказал д-р Муку, как только Сендзин занял свое место напротив него.
Это очень похоже на доктора Муку — брать инициативу в этих психоаналитических сеансах. Сендзин во многом напоминал странных и таинственных рыб, что живут в бездонных морских пучинах: они видят в темноте, часто даже без помощи глаз. Вот и сейчас он безо всяких видимых признаков понял, что д-р Муку подкрался очень близко к истине.
Сендзин теперь был вполне уверен, что психиатр заподозрил, что нет у него никакого психопата-подопечного и, более того, этот «подопечный» есть фактически сам Сендзин.
Это, конечно, чревато некоторой опасностью. Но
Д-р Муку с готовностью — и, как оказалось, безрассудно — согласился. Теперь отношения между ними принимали новый и, как казалось Сендзину, дьявольски интересный поворот. Начинается тонкая борьба за верховенство, и противники уже обменялись первыми выстрелами.
Это все равно что ходить по краю пропасти с повязкой, затянутой вокруг шеи. Сейчас они сблизились в этой пляске смерти, и пухлые ручки д-ра Муку натянули веревку. Сендзин почувствовал сильное и приятное возбуждение. Кровь его быстрее побежала в жилах. Вот ради таких моментов он и жил.
— Например, — продолжал д-р Муку, — какое воспитание получил ваш подопечный? Жизнь его в семье была вполне нормальной?
— Смотря что понимать под «нормой», — Сендзин не смог заглушить насмешливых ноток в голосе. — Разве психология не изъяла из профессионального обращения это слово как вводящее в заблуждение?
— Психология, может и изъяла, — заверил его д-р Муку тоном, не терпящим возражения, — но психотерапия — нет. — И он одарил Сендзина такой хитрой улыбкой, в которой тот прочитал: УЖ ВАМ-ТО ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ ЯСНО. ВЕДЬ ВЫ-ТО НЕНОРМАЛЬНЫЙ, НЕ ТАК ЛИ, СЕНДЗИН-САН? — Но вы по-своему правы. Норма существует как абстракция, а реальный мир не вмещается в средние статистические показатели. И очень часто отклонения, то есть психозы, уходят корнями в раннее детство, в семейное воспитание. И вот здесь, в целях удобства, мы можем употреблять слово «норма», причем я готов биться об заклад, что ваш подопечный не получил нормального воспитания.
Сендзин весь подался вперед:
— В каком смысле?
Д-р Муку пожал плечами.
— Может, его мать была шлюхой, а может, он имел основания считать себя брошенным. Это в какой-то степени может объяснить его зацикленность на Киохиме, демонической женщине. — Поскольку они сидели в маленькой комнате лицом друг к другу, а д-р Муку сидел спиной к окну, его лицо было затенено и казалось восковым. — Наш подопечный мог даже иметь кровосмесительное влечение к матери. Такого рода чувства обычно бывают не под силу слабой детской психике, и ребенок, желая «отделаться» от них, проецирует их на какую-нибудь другую женщину, рассматриваемую им как воплощение зла. И он убедит себя, что это мать ему их внушила — словом или действием, — эти запретные сексуальные чувства. — Глаза д-ра Муку блестели за круглыми стеклами очков. — Вы согласны с тем, что я говорю? В моих словах звучит что-нибудь знакомое для вас?
— Откуда мне знать? — резко ответил Сендзин.
— Ну, вы же куда больше знакомы с подопечным, чем я.
— Разве? — поднял брови Сендзин. — Я начинаю подозревать, что никто из нас не знает его достаточно.
Д-р Муку качнулся на своем стуле.
— Почему вы так думаете, Сендзин-сан?
— Во-первых, вопрос секса. Насколько мне известно, подопечный не насиловал своих жертв.
— Но ведь все они были женщинами, не так ли?
— Да, — солгал Сендзин.
— И все молодые. Все красивые, — д-р Муку кивал головой, вспоминая фотографии, которые Сендзин ему показывал. — Так что все это лишь вопрос времени, и он начнет насиловать свои жертвы. — Д-р Муку указал пальцем на Сендзина, будто он и был этим подопечным. — Видите ли, наш друг испытывает при эякуляции спермы чувство, аналогичное тому, что он испытывает, когда нажимает на курок револьвера. Эякулят для него то же самое, что пуля.