Белый олень. Часть 2. Стюардесса
Шрифт:
– Зачем ты мне читаешь? – хмуро буркнул Сергей. – Всё это печатали в «Забайкальском рабочем».
– Верно, но ты не знаешь, кто его убил, этого Совко, когда он рано утром шел на выезд в Дровяную.
– И кто же?
– А два щенка, оба дезертира из армии, которых почти полгода никто и не искал: Белимов и Остапенко. Если бы они неожиданно не ударили Совко сзади арматурой по голове, он бы их как котят передушил. Силы мужик был медвежьей! А ты говоришь: ребята из разведбата… Знаешь ведь, что против лома – нет приема.
– Знаю, но всё же …
– Ничего не сделал бы ни ты, не твои парни. Навалятся пятеро-семеро и тут лишь одно может уравнять шансы… – Хомяков быстрым движением отвернул левую полу пиджака. Под мышкой, в кобуре-«оперативке», у него находился
– И это говорит следователь-важняк Уголовного розыска? – искренне удивился Сергей.
– И это говорит следователь-важняк Уголовного розыска! – слово в слово повторил тот. – Знаешь, почему так говорю?
– Почему?
– Да потому, что вот этими руками, – он выбросил перед Сергеем на стол ладони, – уже не одного своего товарища в могилу зарыл и с полсотни убитых штатских, ни в чем не повинных, с земли поднял при расследованиях. Мы-то хоть знали, куда шли, а других за что поубивали? И выходит, что неправ ты был, когда учил своего второго пилота сопротивляться в одиночку и безоружного.
– Это что же получается: ему, мне, другим прочим надо противозаконно приобретать оружие и постоянно таскать с собой?
– А хотя бы и так! – Хомяков зло сверкнул газами. – Пусть противозаконно, но зато уж если настанет минута: жить или умереть, то отдать жизнь подороже! Одного-другого бандюка с собой прихватить. Это и нам, «уголовке», на руку! Меньше возни по розыску. И вот приехал бы я, к примеру, на такое место преступления и увидел, что валяется, скажем, застреленный Вася Ферзь. А я-то знаю, что на нём только доказанных «мокру'х» с пяток, а недоказанных ещё больше, то вот что я сделал бы…
– Что? – Сергей во все глаза смотрел на Хомякова, припоминая характеристику, высказанную Раисой Павловной Коробовой: «Несколько развязный молодой человек!» Нет, дорогая Раиса Павловна, и ещё раз, нет! Не развязный Хомяков, а неравнодушный! Он из того же племени фанатиков-работяг, которому принадлежит и сам Сергей. Для таких служебный долг – превыше всего. И на них, таких вот, ещё и держится русская земля!
– Так чтобы ты сделал, капитан?
– Всеми своими силами навесил бы на это дело «глухарь»! Собаке – собачья смерть! Око за око, жизнь за жизнь! И не только я один так думаю, нас много, кому вся эта мразь спокойно жить не дает. И большинство гражданского населения, уверен, разделило бы мою точку зрения. А то как-то раз смотрю по телевизору, выступает одна госдумовская депутатша. Говорит, как это можно применять к живому человеку исключительную меру наказания – расстрел? Это же дикость какая-то! А знаешь, почему она так кудахчет?
– Почему? – отозвался Сергей.
– А потому, что настолько от реальной людской жизни оторвана, что не знает, как все на самом деле есть. Что ей до рядового жителя той же, к примеру, Москвы? На работу эту мадам везут на служебной машине и под двойной, небось, охраной. Общественным транспортом она не пользуется, это ей западло. А меж тем, на транспорте-то и происходит наибольшее количество преступлений против личности. Дом у мадам, как и у прочих депутатов-мудрецов, под охраной ОМОНа, дача – также охраняемая. В магазины эти деятели не ходят, чего им там давиться? Они в спецраспределителях кормятся! Так что с высокой трибуны можно вполне обоснованно ратовать за отмену смертной казни для убийцы. Чего киллера-профессионала казнить, пусть себе живёт-радуются, людей ножичком потыкивает, из пистолетика в них постреливает!
– А ты не слишком мрачно воспринимаешь действительность, Пётр? Может быть, не так уж всё и страшно.
– Да, согласен, не это самое страшное! К тому, что убивают милицию, я, в конце концов, отношусь нормально – идёт война с преступным миром и жертвы здесь неизбежны… Страшно то, что нас зачастую убивают зря, нам надоело умирать понапрасну!
– Как это? – не понял Сергей.
– А вот смотри: искали мы большой группой месяца четыре одного кадра, Валёк Кучеров его зовут. На нём одно доказанное убийство и ещё два в разработке. Бандит – пробы ставить негде! Обнаружили его на даче сожительницы, взяли у неё в постели. Выстрелить из своего ствола он не успел, хотя одному из наших точно в лоб целился, скрутили… Я ему там прямо и сказал, что это, Валёк, твоя прощальная гастроль и поедешь ты теперь в Решёты, в расстрельную тюрьму, там тебя и кремируют к великой радости всего трудового народа! А он мне в глаза: «Хрен тебе в рыло, мент! Скорее сам подохнешь!» И что ты думаешь… – Хомяков, распаляясь все больше и больше, становился все ближе и ближе Сергею. В чем-то они были действительно схожими по характеру и темпераменту, это чувствовали оба. Отсюда, наверное, и возникла доверительность двух малознакомых людей в их непростой беседе. – Иду я через пару недель по центру, и что глаза мои видят?! Навстречу конает мой Валёк с чувихой! Я даже глаза протёр: не может такого быть! А он подходит, спокойно останавливается и бабе своей говорит, на меня пальцем показывая: «Вот этот самый ментяра меня, честного гражданина, хотел в Решёты засадить. Хорошо, что в нашей прокуратуре порядочные люди ещё имеются».
Я уже хотел было пистолет выхватить, неужели, думаю, сбежал да мне тут цирк ломает, а он мне справку в нос: «Освобождён под денежный залог в десять миллионов рублей». Подпись и печать прокурора Центрального района. Ты понимаешь, Серега? Убийцу – под залог! Что происходит, кто мне, тёмному, объяснит? А все очень даже просто: снова работает телефонное право, а больше всего – денежное! Но – не правосудие! Ещё пример: ребята из третьей бригады в пятый раз ловят угонщика автомобилей, Днепровского. Ловят за рулём чужого транспортного средства. Все доказано, сади в тюрьму за хищения в особо крупных! А в зале суда его спокойненько освобождают ввиду отсутствия состава преступления. На вопрос судьи: зачем он угнал машину? – эта скотина, Днепровский, отвечает, что ничего не угонял, просто сел в неё погреться, она была заведена и сама поехала. Вот ему и пришлось ей управлять, чтобы не создавать на дороге аварийную ситуацию. А по поводу предыдущих четырёх угонов заявлял каждый раз: что просто хотел немного порулить, так как его заветная мечта – иметь личный автомобиль, никогда не сможет осуществиться из-за низких заработков. Сидит на суде и натурально издевается: «Нет, что вы, что вы, продавать угнанную машину целиком или по запчастям – этого у меня и в мыслях не было!»
И суд, и заседатели, и свидетели, и потерпевшие, все понимают, что изгаляется, сволочь, а сделать ничего не могут. Нет такого закона, чтобы посадить за угон. Иди домой, Коля Днепровский, а по пути ещё покатайся на чужой машине, тебе все равно ничегошеньки не будет. И идёт, и катается, и снова ничего не делают ему. Каково? Вот поэтому-то опускаются у нас руки, поэтому уходят отсюда лучшие ребята-розыскники, поэтому на моем столе лежат сейчас одиннадцать дел, вместо положенных по максимуму трёх, поэтому повешен «глухарь» на дело о твоем втором пилоте, хотя если бы только им одним заняться тогда целой бригаде, можно было иметь кое-какой результат… Вот так-то, дорогой летун! – Хомяков, наконец, перевёл дыхание, взял со стола пачку сигарет, распечатал, протянул Сергею. Тот отрицательно качнул головой. Тогда следователь, щелкнув блестящий зажигалкой, закурил сам, затянулся, сквозь выпущенный из ноздрей дым внимательно посмотрел на гостя:
– Знаешь, почему я так откровенен с тобой?
– Почему?
– Потому, что уважаю лётчиков вообще, потому что изучал твое личное дело, слышал не один отзыв твоих товарищей и начальников и, получается, вроде бы знаю тебя уже давно. И то, что придёшь, знал. Не мог не прийти, верно?
– Не мог, – согласился Сергей, помявшись, уточнил. – Выходит, я тоже каким-то образом проходил по делу?
– Не скрою, проходил, – признался Хомяков. – А что прикажешь делать – служба… Все-таки с Кедровом, и с Коробовым ты пролетал вместе не один год, всякое могло быть… И не успел уехать на повышение квалификации, как все началось. Отрабатывалось множество версий.