Белый Орден или Новые приключения Ариэля

Катканов Сергей Юрьевич

— Нет, дорогая, я начинаю впадать в старость. Хотя, конечно, ещё побарахтаемся.

— Ах да, я вспомнила, ты рассказывал, что во внешнем мире за один такой камушек можно приобрести много всякой всячины, но вряд ли у нас так будет, ведь в царстве всего полно: и еды, и одежды, и домов.

— Не имеет значения, сколько у нас всего, скоро никто ничего просто так не отдаст. Каждый начнёт думать: «Чего ради, я должен отдать задаром то, над чем столько трудился?».

— Но ведь тогда он и сам ничего задаром не получит.

— Совершенно верно. Сначала люди растеряются. Потом придумают менять козу на пять плащей или телегу хлеба на ящик металлический изделий. Потом заметят, что всё это не вполне удобно и начнут искать какой-нибудь компактный эквивалент стоимости товара, а самоцветы идеально для этого подходят.

— Эквивалент… надо записать это слово… Так не запомню…

— Неплохая мысль… — в тон ответил Ариэль. — Ты даже не представляешь, что здесь начнётся. Замки появятся здесь очень скоро, но для начала все разграбят и испохабят.

— Ариэль, твои пророчества похожи на безумие, — прошептала Иоланда.

— Да какие там пророчества… Человек, которого окунули в бочку с дерьмом, никогда не забудет этого запаха, и если он заранее знает, как будет пахнуть, он ещё не пророк.

— Это так грубо…

— Прости.

— Ничего, привыкну. Ведь надо привыкнуть, да?

— Да… А что касается безумия… Я всё ждал, когда ты произнесёшь это слово… Люди действительно безумны, Иоланда, а я — один из них и отличаюсь от большинства только тем, что нисколько не обольщаюсь относительно самого себя.

— Нет, я вовсе не считаю тебя безумным, но те картины, которые ты рисуешь, выглядят безумными. Оказывается, я ничего не поняла в твоих рассказах о внешнем мире.

— И никто бы не понял, если бы сам через это не прошёл.

— Но почему нельзя было оставить наш мир таким, каким он был? Ведь он был очень хорошим, добрым.

— Он никогда не был добрым, Иоланда. Мне трудно тебе это объяснить, но того нашего мира вообще не может быть. Он — нереальный, выдуманный. Это просто затвердевшая мечта.

— А я? Меня тоже не было? Я — выдумка?

— Ты была, есть и будешь. Ты для меня загадка, Иоланда. Мне кажется, ты никогда не принадлежала к прежнему царству пресвитера Иоанна. И встретились мы с тобой не в том и не в этом мире, а словно вне всех миров. Сейчас мне кажется странным, что я никогда не спрашивал тебя о твоих родителях, как будто ты возникла из небытия в тот самый момент, когда я тебя увидел.

— Нет, я возникла чуть раньше, а откуда — сама не знаю. Сколько себя помню, я всегда жила в своём домике одна. Когда я была совсем маленькой, добрая соседка приходила ко мне, чтобы приготовить еду, постирать, и меня всему этому учила. Потом я стала взрослой, соседка куда-то переехала, и спросить, откуда я взялась, было уже некого, а в детстве у меня такого вопроса не возникало.

— Ты, наверное, ангел, посланный на землю, чтобы в своё время спасти бедного рыцаря.

— Как знать… — улыбнулась Иоланда. — Хотя вряд ли. Множество признаков указывает на то, что я человек. Слабый, растерянный человек, которого может спасти только бедный рыцарь.

* * *

Каждый день они гуляли по городу, становясь свидетелями вещей всё более скверных и пугающих. Им не раз попадались компании пьяных, которые на всю улицу кричали какую-то бессмыслицу, глупо размахивали руками и едва держались на ногах. В царстве никогда не было пьяных, хотя вина всегда хватало, но напиваться до безумного состояния никто себе не позволял, потому что ум ведь лучше, чем безумие. Теперь многие предпочитали безумие.

Вскоре они увидели первые драки. Люди набрасывались друг на друга с кулаками, а то и с палками, по-видимому безо всяких причин, но с бешенной и беспредельной злобой. Люди избивали друг друга с таким остервенением, как будто от этого зависела их жизнь. Городской стражи в Бибрике никогда не держали и остановить пьяных буянов было совершенно некому. Те быстро поняли, что пара бутылок вина даёт власть над городом, и это ранее неизвестное чувство власти оказалось ещё более пьянящим, чем вино. Пьяные начали громить лавки из одного озорства, разрушение всего на своём пути оказалось очень хорошим средством реализовать свою бешенную энергию.

Впрочем, напиваться полюбили не все, многие смотрели на пьяных с нескрываемым презрением, какого тоже раньше никто ни к кому не испытывал. Некоторые хозяева лавок давали дебоширам отпор и уже обзавелись для этого увесистыми дубовыми палками. На пороге своих лавок они избивали пьяных с такой лютой ненавистью, что вскоре появились первые убитые. Хулиганы, протрезвев, об этом не забывали и начали приходить всё более внушительными толпами, лавочники стали объединяться в отряды самообороны. Случайные стычки понемногу превращались в массовые побоища. В Бибрике началась маленькая гражданская война. Разделение жителей произошло по признаку для прежнего царства очень случайному. Те, кто, например, имел лавку — имел недвижимость, а те, кто, например, строил дома, имел только свои рабочие руки. Раньше это не имело значения, потому что всё принадлежало всем, теперь лавочники вдруг осознали, что принадлежащее им, принадлежит только им. Строители и прочие пролетарии неожиданно оказались в пролёте, они-то в первую очередь и пьянствовали, потому что не имели собственности, которую надо было защищать.

Ариэль смотрел на пока ещё довольно детскую войну и с ужасом думал о том, что происходит сейчас на селе. Лавочники, кажется, ещё не вполне осознали, что у них на самом деле ничего нет, что их лавки бессмысленны без того продовольствия, которым наполняют их крестьяне. А крестьяне теперь тоже вряд ли будут отдавать продукты за просто так. И у них начнут отбирать еду. Настоящая война вспыхнет именно там, если уже не вспыхнула.

Ариэль с Иоландой продолжали гулять по городу, хотя это было теперь не безопасно, но рыцарь понимал, что и в собственном доме они отнюдь не в безопасности. Гулять было надо, чтобы быть в курсе происходящего, но теперь он выходил из дома только в кольчуге, с мечом и кинжалом на поясе. Иоланде они тоже справили кольчужку, очень тонкую и лёгкую, но чрезвычайно прочную. Ариэль раздобыл для жены кинжал, когда оружейники ещё готовы были раздавать оружие безвозмездно. Эту парочку не смогла бы одолеть никакая шайка пролетариев, вооружённых пока ещё только дубинами, к тому же супруги не нарывались на приключения, огибая за километр слишком большие толпы, а с незначительными группами распоясавшихся беспредельщиков Ариэль легко разбирался мизинцем, ни разу даже не употребив кулак, не говоря уже про меч. Иоланда смотрела на то, как Ариэль разбирается с хулиганами сначала с ужасом, потом с интересом и, наконец, сказала:

— Ты не употребляешь силу для того, чтобы обезвредить нападающих, значит владение этими приёмами вполне доступно и для меня.

— Конечно, доступно. Я всему тебя обучу. Добро пожаловать в новый страшный мир, дорогая.

Он хотел улыбнуться, но вместо этого на его лице появилась гримаса боли, и сердце сжалось так, как не сжималось и перед Хаттином. Иоланда обязательно должна была научиться тому, чему она никогда не должна была учиться. Он представил себе, как его хрупкая девочка расправляется с хулиганами, и ему стало страшно. Но потом он представил себе, что она не в силах им противостоять, и ему стало в тысячу раз страшнее.