Белый Паук
Шрифт:
Но вот тучи опустились снова … В 18.45 все четверо мужчин воссоединились и двигались к верхнему краю снежного поля. В 19 часов они достигли его; в 20 они все еще продвигались дальше, либо потому, что они все еще не нашли место для бивака, либо решили идти вперед, пока это позволял дневной свет, что бы подойти как можно ближе к вершине. Теперь они достигли 3700 метров, поднявшись высоко над «Пауком», замечательная работа, проделанная за четырнадцать часов.
В 20.20 снова пошел дождь. В течение коротких интервалов, когда позволяли просветы в облачности, мы наблюдали, как восходители поднимались выше и выше. В 21 час они все еще двигались, вероятно, готовя свой ночлег; третий бивак для Каспарека и Харрера, и второй для Фёрга и Хекмайера. Конечно, это будет жестоким испытанием, в мокрой одежде, на абсолютно неподходящем для отдыха месте. Но все четверо закалены как сталь…
Десять часов. Стена погружается во мрак. С этого момента эти четверо мужчин должны выдержать долгие ночные часы; у них достаточно провизии на шесть дней. Возможно, им удастся ненадолго уснуть и, вероятно, они присядут на корточки вокруг своей кухни, сделают горячий чай и разогреют пищу. Теперь не может быть и речи об отступлении…
То сообщение от знающего и опытного журналиста является достоверным изложением фактов даже для альпиниста; и хоть оно написано в манере, которая захватила бы и непрофессионала, но без неуместного драматизма, и без дешевых сенсаций, высосанных из пальца. Правдивое изложение фактов, удачные наблюдения природы, скупое описание Стены являются сами по себе сенсационными.
Но Ульрих Линк был не прав в одном. Мы не могли присесть у нашей кухни. Для этого не было места, хотя приготовление пищи имело немаловажное значение. Что же касается размещения нашего бивака, за исключением участка выше трещины, ведущей к «Траверсу Богов», нет ни единого места, где можно сидеть или где можно расположиться биваком без тщательной подготовки.
После того, как мы прошли лед, мы натолкнулись на выступ скалы, защищенный нависанием от падающих камней и лавин. Когда я говорю выступ, я не подразумеваю ровную удобную полку, на которой можно сидеть; он был слишком узким и острым для этого. Хекмайер нашел место, куда он смог надежно вбить крюк, потом терпеливо отыскал еще несколько трещин, куда удалось загнать крючья, чтобы повесить все вещи, а также закрепить себя и Фёрга.
Бивак
Для нас там не было места. Фриц и я устроили наше ночное местожительство приблизительно на расстоянии трех метров. Выступ был едва ли шириной в ботинок, и разве что позволил нам стоять вертикально, крепко прижавшись к скале, но мы умудрились вбить крюк, на котором смогли организовать страховку.
И даже после этого мы все еще не могли сидеть, настолько узкой была полочка. Но все-таки мы нашли решение. Достав содержимое из наших рюкзаков и повесив все на крюк, мы смогли поместить наши ноги в рюкзаки и так держаться. Мы были уверены, что так мы продержимся всю ночь, и так и вышло. Между нами и нашими друзьями мы натянули перильную веревку, по которой вперед и назад курсировала кастрюля с едой.
Фёрг принял на себя важную роль — повара экспедиции. Таким образом, даже если мы и не смогли присесть, как Линк себе это представлял, кипение кастрюли Фёрга привело нас в благодушное расположение духа. Ни один из нас не хотел никакой твердой еды, все, что было нам необходимо, это питье. Поэтому Людвиг варил кофе, в течение многих часов подряд. Как только очередная порция была готова, он делал глоток, а затем передавала по очереди нам.
Фриц, как истинный венец, был знаток кофе, и даже он удостоил похвалы варево Людвига. Но к хорошему кофе нужна сигарета, если вы курите, а Фриц был единственным настоящим курильщиком среди нас четырех. К сожалению, его сигареты не выдержали потоков дождя, града, снега, они были мокрые и смятые.
Фриц, не проронивший ни слова о своем самочувствии, не жаловавшийся из-за сильной боли в поврежденной руке, расслабился при мысли о сигаретах: «Эх, если бы только я мог зажечь сухую сигарету сухими спичками …»
Я отдал бы все, чтобы исполнить желание Фрица, но у меня не было сигарет. Тогда я вспомнил, как я встретил Фрица Каспарека впервые. Это было в начале тридцатых, когда я был молодым студентом с огромным желанием совершать восхождения, но не имевшим денег. То были дни, когда каждый, так или иначе, изобретал возможность нахождения в Доломитах в течение нескольких недель всего с тридцатью шиллингами в кармане.
Доломиты
Велосипед был единственными средством передвижения и, поскольку у каждого должны были быть права, чтобы ездить на нем в Италии и, поскольку права стоили денег, мы часами шли пешком, чтобы добраться от одного горного массива до другого. Однажды я оставил свой велосипед на границе и пошел пешком по Италии.
Есть песня старых бродяг Эрманна Лонса, в которой поется: «Я никогда, никогда не сдамся». Я хотел есть, и еще больше пить, но я помнил о моем худом кошельке, проходя мимо гостиниц и магазинов, с самыми великолепными фруктами и деликатесами в витринах.
Какой-то путник подошел ко мне. У него был тоже огромный рюкзак, рюкзак типичного альпиниста; у него также была копна светлых волос, пара удивительных глаз и загорелое лицо. Мы оценили один другого, взаимно признали родственную душу друг в друге, кивнули.
Тогда светловолосый, направляющийся к австрийской границе, поздоровался: «Привет, ты кто? Откуда? Куда?»
«Я — Хайни Харрер из Граца,» — сказал я ему, «направляюсь в Доломиты»
«А я Фриц Каспарек из Вены». Фриц Каспарек… Я уже знал это имя. Он был одним из самых смелых и опытных альпинистов Вены.
Массив Адмонтер Райхенштайн
Эта венская молодёжь прошла столб на Мармолате, Северную Стену Западного Цинне, Северную стену Адмонтер Райхенштайн, неисчислимое количество других очень сложных и новых маршрутов. Он был только годом или двумя старше меня, но я обращался к нему «Сэр» из уважения к его известной репутации.
«Ерунда», говорил он, мотая головой. «Я — Фриц, а ты — Хайни, и все». И затем без обиняков: «Хочешь есть? Пить? Нет денег, а?» Я кивнул. Каспарек снял со своих плеч рюкзак, заманчиво махнул в сторону травы на краю дороги, сел и достал огромный кулек великолепных груш и персиков.
«Поешь!» — предложил он. Я не ждал второго приглашения. Мы съели все фрукты, ножки, листики и семена, и я должен честно признать, что Фриц съел в два раза меньше чем я. Он засмеялся, встал, пожал мою руку. «Надеюсь», — сказал он, «мы с тобой еще встретимся». Он направился в сторону австрийской границы, а я стоял, еще долго глядя ему вслед.
Я не подозревал тогда — и это не был бы Фриц Каспарек, если бы он обмолвился хоть словом о том, что купил те фрукты в качестве провизии для поездки в Вену за свои последние пенни. В результате он должен был крутить педали своего велосипеда 480 километров до Вены без гроша в кармане и без всякой еды.