Белый шиповник. Сборник повестей

Алмазов Борис Александрович

– С удовольствием! Только я ещё не завтракал.

– Ух, как у вас душно! Так и угореть можно!
– сказала Катя, когда они вошли в горницу.
– Что ж вы заслонку-то не открыли?

Петька покраснел, но, к счастью, он был так перемазан сажей, что под её слоем ничего не было видно. Пока он умывался, Катя разогрела еду и накрыла стол. Петька ел, а она смотрела на него, подперев щёку рукой, совсем как бабушка Настя.

– Зайдём к нам? Может, папа приехал - нас на тракторе в Староверовку отвезёт, - сказала она, убирая тарелки.

Дом,

в котором жила Катя, был недалеко - улицу перейти. Когда Петька вошёл в горницу, ему показалось, что он попал в детский сад. Две девчонки-близнецы что-то рисовали. Мальчишка лет семи крутил радиоприёмник. Другой, поменьше, хныкал, стоя в перевёрнутой табуретке. Ещё одного, грудного, качал на руках высокий, широкоплечий и русоголовый мужчина. Полная румяная женщина возилась у печки и ворчала на пацана, который сидел на горшке посреди комнаты.

– Дай молока!
– требовал он.

– Подой быка!
– отвечала мать.
– Отлепись от своего горшка! С утра приклеился!

– Это атомобиль!
– сказал мальчишка, загудел и поехал по половице на горшке.
– Дай молока!
– закричал он опять.

На Петьку уставилось шесть пар синих глаз. И в избе сразу стало тихо. А тот, что катался на горшке, поехал под стол от греха подальше.

– Это - Петя!
– объяснила Катя.
– Ну, на митинг-то поедем?

– А как же, - сказал отец, - одевай малышей.

– А ну, быстренько!
– захлопотала Катя, и в руках у неё замелькали чулки, валенки, рубашки. Она так ловко одевала малышей, что Петька от удивления рот открыл и пришёл в себя, когда его потянул за штанину малыш и сказал:

– Дядя! Ну-ко застегни мне лифчик назаду!

Глава десятая

“СЫНУШКА МОЙ, ГОРЬКИЙ!”

– Лайнер! Лайнер!
– пищала малышня, проезжая мимо дома деда Клавы.
– Поехали с нами!

Лайнер выскочил на дорогу. Залаял. Завертел хвостом. Сделал вид, что хочет вскочить в сани. Но прыгать не стал, а с деловым видом начал что-то вынюхивать на сугробах и вернулся во двор. Не такой это был пёс, чтобы в стужу куда-то бежать из теплой конуры.

Трещал тракторный мотор, крутились огромные колёса “беларуси”, и сани плыли в сугробах, подымая снежные буруны, будто это и не сани были вовсе, а торпедный катер. И уже кто-то из малышей кричал:

– Плава луля! Лева луля!
– и приставлял к глазам кулаки, словно смотрел в бинокль.

– А к нам на праздники корабли в Неву заходят!
– сказал Петька.

– Ой!
– вздохнула Катя.
– Да как же они помещаются - на мель не сядут и домов не зацепят?

– Сказала! Да ты знаешь, какая Нева большущая! Редкая птица долетит до середины!
– И тут же Петька спохватился, потому что Гоголя Катя тоже проходила в школе. Но она не заметила.

– А какие они, корабли?

– Большие! Высокие!

– Выше вон той сосны?

– Ха! Раза в три!

– Да как же они не

переворачиваются?

А потому что у них остойчивость и балласт… Когда я ходил на корабле в Кронштадте!..
– Надо сказать, что Петька никогда не был ни на одном корабле, кроме речного трамвайчика. А побывать в Кронштадте было его заветной, но пока ещё несвершившейся мечтой.
– Когда мы были на корабле… - И он принялся рассказывать про остойчивость, про парусное вооружение, про броню…

Катя слушала нахмурившись и думала о том, какие всё-таки в городе умные люди живут! А этот Петя, наверное, умнее всех.

“А она хорошая, - думал Петька, - Сидит, слушает - такой рассказывать интересно! А наши девчонки из класса уже тысячу бы раз перебили”.

“Что ж я-то молчу как дура!” - думала Катя. И ей так захотелось чем-нибудь тоже удивить городского мальчика, который так много знает совершенно непонятных вещей.

– А у нас оборотни водились!
– сказала она.

– Как оборотни?
– не понял Петька.

– А так - целое село могло невидимым стать!
– сказала Катя отчаянно, потому что сама не очень верила в эту историю.

“Врёшь”, - чуть было не сказал Петька. Но не те у них с Катей были отношения, чтобы сказать такое слово. Кроме того, поскольку Петька сам был врун неисправимый, он как профессионал уважал чужую выдумку.

– Не может быть!
– только и сказал он вежливо.

– Ещё как может!
– На глазах у Кати навернулись слезинки, потому что уж больно неловко было ей отстаивать эту сомнительную сказку.
– Вот мы сейчас в Староверовку едем, там эти оборотни и жили! Староверами назывались. Они сюда от царя убежали. Послал царь слуг своих и полицейских, они приходят - деревня есть, а людей нету… Уйдут царские слуги - опять староверы появятся, вернутся - нету их! Так вот двести лет и не мог их царь обнаружить…

– А может, у них подземелье какое было?

– Да уж какое подземелье!
– поправила платок Катя.
– Тут копнёшь - вода выступает. А староверы и вовсе на краю болота жили…

– Так они в болото прятались, как собака Баскервилей!

– Да болото-то непроходимое! Трясина! Сколь разов мужики пробовали пройти! Да их и царь заставлял - не пройти! Кабы была через болото дорога, не побили бы в Староверовке партизан - не ехали бы мы сейчас на митинг, - вздохнула девочка.
– Партизан-то фашисты в этом месте постреляли… В сорок втором году.

– А где же оборотни были?

– А где им быть - обернувшись были. Невидимые. Пустая была в ту пору деревня.

– Что ж они партизанам-то не помогли?

– Кто их знает… Не смогли, значит.

Ребятня в санях затихла и со страхом слушала Катю. Тот, кто просил Петьку застегнуть лифчик, уже совсем надул губу, собираясь зареветь, да всё не было подходящего момента.

– Ну, а потом-то они появились?
– спросил Петька.

– Появились! Схоронили партизан. А потом и сами погибли!