Белый шиповник. Сборник повестей
Шрифт:
– Наука!
– сказал очкастый и засмеялся.
– Как это? Стас? Какая наука?
– Эта… - сказал его партнёр.
– Этнография! Во!
– Это как же? Вот наше дело исконное - охота. А вы, я извиняюся, как?
– Очень просто, - говорит очкастый и запевает: - “Я ехала домой, двурогая луна… светила в окна тусклого вагона”.
Петька смотрит на них с верхней полки с уважением, первый раз он видит этнографов.
– Вы, так сказать, собираете ценности материальные, а мы духовные. Вот вам дамочка! Тут деревни пустые стоят, а в них,
– Видал! Видал… - недобрым смехом засмеялся ещё один игрок, по виду тоже охотник.
– А потом “рус ляпти, рус балалайка…” Скалки, прялки…
– Именно, именно… - смеется очкарик.
– Не пропадать же этому в мёртвых деревнях… “Светила в окна тусклого вагона…”
– А в раньшее время церковных воров знаешь как убивали?
– интересуется тот, с недобрым смехом. И тоже запевает про двурогую луну.
– Так дикие люди были! Опьянённые дурманом религии, они видели в иконах так называемые святыни, а не произведения искусства… А мы возвращаем народу утраченное достояние.
– И сколько же такое достояние дает, если, скажем, милиция застукает?
– интересуется охотник.
“Что это он?
– думает Петька.
– При чём тут этнография и милиция?”
– “Светила в окна тусклого вагона…” - поёт очкастый.
– Меньше, меньше, чем за охоту без лицензий. Да ещё в заповеднике.
– Не заповедник здесь… Не заповедник, - говорит охотник.
– Вот вам раз! Два! Три! И… погоны!
– И он довольно начинает подпевать про окна тусклого вагона.
“Что это они поют неправильно, - думает сквозь дремоту Петька, не “тусклого вагона”, а “окна тусклые вагона”, а тусклых вагонов не бывает, это окна тусклые…”
Трясётся вагон на стыках, гудит разговорами. В каждой секции своё. Ребёнок плачет, гармошка играет… Но разговоры всё больше про деревню да про места, мимо которых мчится поезд.
– То, что сейчас деньги вкладывают в Нечерноземье, это не только экономика… - говорит кто-то в соседнем купе.
– Это наш национальный, патриотический долг, нужно воскресить исторический центр России…
– Болото не стоит! Оно наступает! Мы сейчас осушаем те земли, которые полвека назад обрабатывались… А озёр сколько болотом затянуло… - толкуют в проходе.
– И… милай, - встревает, суди по голосу, старуха, - я девчонкой была - всё озёры да озёры кругом, а теперя болотина онна…
– От болот реки образуются, - говорит ещё кто-то.
– Болота осушите - рек не станет.
– Не заповедник тут, но заповедник… - говорит под Петькиной полкой охотник.
– Это тут егерь есть один - Антипа Пророков, так он норовит все леса в заповедник превратить.
– Знаем, - подтверждает очкастый, - чокнутый он. Сумасшедший.
– Точно, - говорит охотник.
– Меня в упор стрелял. Я кричу: “Что ты делаешь? Убьёшь - тебя в тюрьму посадят!” А он смеётся. “Не твоя, - говорит, - забота! Были бы у лосей ружья, я бы не стрелял”. И в шапку мне пулей!
– Да, - тяжело вздыхает другой охотник.
– С ним общего языка не найдёшь. А вот, к примеру, сколько икона может стоить?
– По-разному, - отвечает очкарик.
– Смотря кто берёт.
“А разве иконы продают?” - сквозь сон думает Петька. И ему припоминается Николай Александрович. Как тот изменился в лице, когда Петька спросил: “Сколько это стоит?”. Словно он про что-то стыдное спросил. И как восторгался реставратор: “Какие краски! Контур плавный! Рисунок…”
– Тут зверьё само на выстрел идёт, - говорит тот, с героическим подбородком, в свитере.
– На прошлой неделе взяли лосиху. Рюкзака два мяса, шкуру сверху повесили. Только идти собрался, а за мной лосёнок сзади, здоровый уже, а совсем дурак, так до грузовика и шёл. За шкурой! Дурак!
– Это их Антипа избаловал! Он их солью да сеном всю зиму прикармливал. Они человека не боятся.
– Да нет! Это он за шкурой шёл! До самого грузовика. Так что мясо теперь за охотником само ходит…
Это последнее, что слышит засыпающий Петька. Ему снится индеец в полном боевом уборе. Зверобой и Чингачгук, друг индейцев, в исполнении югославского артиста Гойко Митича. И он, сам Петька, скачет куда-то на мустанге по прериям.
– Доски нынче в ходу!
– говорит Чингачгук, а Зверобой добавляет:
– Теперь мясо за охотником само ходит… Только вот егерь сумасшедший всю музыку портит.
Глава шестая
ЗДРАВСТВУЙТЕ И ВЫ!
Ещё вечером решил Петька подружиться с героическими охотниками и с этнографами. А может, и попроситься с ними на охоту. Всё лучше, чем ехать в какую-то деревню о пяти дворах, к какой-то Клаве. Но утром он, как водилось в его обычаях, проспал и проснулся оттого, что его трясли.
– Мальчик, - орала над его ухом проводница, - что ты разлёгся! Твоя станция!
Петька с грохотом повалился с полки, роняя лыжи, которые всё время норовили стать поперёк прохода, побежал к выходу. Метнул в вагонную дверь рюкзак и, как десантник, ринулся за ним. Его ослепил радостный блеск синего неба, снега, солнца. Он даже ошалел немного…
“Где же я найду эту Клаву, которая должна меня встречать?” Петька огляделся. Далеко-далеко у станции он увидел сани и лошадь. В санях стоял дед и наяривал на гармошке. Поскольку никого у станции, кроме этого деда, не было, Столбов пошёл к нему.
Тепловоз зафырчал. Поезд уехал, и в наступившей тишине особенно весело заливалась гармошка. Невольно все вокруг шагали в такт плясовой, которую выделывал дед. Старик с гармошкой” был похож на деда-мороза из мультика. Шуба до пят, из-под воротника задорным клином торчит бородёнка. А тут ещё принялся он выкрикивать частушки, да такие разудалые, что лошадь только вздрагивала и трясла перевитой лептами гривой.
– Я извиняюся!
– закричал старик.
– Не вы ли, я извиняюся, Столбов Пётра?