Белый Тигр
Шрифт:
Он показал на свою макушку, поднял с пола конверт и протянул мне.
Дорогой внук.
Как давно мы не виделись и как давно ты не присылал нам денег — целых одиннадцать месяцев и два дня. Город испортил тебе душу, ты сделался злой, себялюбивый и тщеславный. Я знала, что так и будет, что из тебя, такого дерзкого и нерадивого мальчишки, толку не выйдет. Только отвернешься, как ты уже разинув рот пялишься на себя в зеркало, и хоть трава не расти. Твоя мать была такая же, ты весь в нее, не в своего доброго отца.
Я аккуратно сложил письмо, спрятал в карман и со всей силы ударил мальчишку. Он упал на кровать, оборвал накомарник.
— Поднимайся, — прохрипел я. — Сейчас ударю тебя еще раз.
Я занес было над ним гаечный ключ, сжал покрепче — и швырнул на пол.
Скула у Дхарама наливалась синевой, разбитая губа кровоточила, но он молчал.
Я опустился рядом с ним на сорванный накомарник и, не сводя с племянника глаз, отхлебнул виски из бутылки.
Честно говоря, мальчишка явился куда как кстати. Еще чуть-чуть — и я убил бы своего хозяина (и получил бы пожизненное).
Вечером я сообщил мистеру Ашоку, что семейство прислало мне помощника, он будет мыть и чистить машину. Мистер Ашок не вышел из себя и не стал, как большинство хозяев на его месте, орать, что ему теперь придется кормить еще одного слугу, а сказал только:
— Смышленый парень. На тебя похож. А что у него с лицом?
— Расскажи-ка, — повернулся я к Дхараму. Он моргнул. Подумал.
— Из автобуса выпал.
И правда — умница.
— Впредь будь поосторожней, — сказал мистер Ашок. — Отлично. Ну вот, Балрам, настал конец твоей одинокой жизни.
Дхарам оказался парнем тихим. Он ни о чем меня не просил, спал на полу где сказано и не лез не в свое дело. Меня мучила совесть за то, как я его встретил, и я решил сводить его в чайную.
— Детей в школе учит тот же учитель, что и раньше, Дхарам? Господин Кришна?
— Да, дядя.
— И по-прежнему ворует деньги на школьную форму и на еду?
— Да, дядя.
— Достойный человек.
— Я ходил к нему на уроки пять лет, пока бабушка Кусум не сказала: довольно.
— А ну-ка поглядим, чему тебя научили за пять лет. Знаешь таблицу умножения на восемь?
— Да, дядя.
— Слушаю тебя.
— Восемью один — восемь.
— Это просто, давай дальше.
— Восемью два — шестнадцать.
— Погоди. — Я посчитал на пальцах. — Порядок. Дальше.
— Закажи-ка и мне чаю. — За наш столик присел Меченый. Улыбнулся мальчику.
— Сам закажи.
Меченый поджал губы.
— Я могу с тобой поговорить, мой герой-пролетарий?
Дхарам смотрел на нас во все глаза, так что пришлось объяснить:
— Этот паренек из моей деревни. Он мой родственник. Сейчас я разговариваю с ним. Давай дальше, Дхарам.
— Восемью три — двадцать четыре.
— Мне дела нет, родственник он тебе или кто, —сказал Меченый. — Закажи мне чаю, герой-пролетарий.
Он повертел пятерней у меня перед носом: гони пятьсот рупий.
— У меня ни гроша.
— Восемью четыре — тридцать два. Он чиркнул себе по горлу ладонью: а то твой хозяин все узнает. Спросил у мальчика:
— Как тебя зовут?
— Дхарам.
— Красивое имя. Знаешь, что оно значит?
— Да, сэр.
— А твой дядя знает?
— Замолчи, — оборвал его я.
В это время в чайной всегда наводят чистоту. Паук в человеческом обличье приволок мокрую тряпку и принялся возить ею по полу, орудуя то ногой, то рукой. Перед тряпкой образовалась лужа совершенно черной воды. Даже мыши, казалось, бросились наутек. А посетители и в ус не дули, когда мерзкие брызги долетали до них. И вот полная мусора лужа докатилась до меня, в жиже плавали объедки, пластиковые обертки, использованные автобусные билеты, луковая шелуха, кориандровая стружка, и посреди всего этого великолепия драгоценным камнем сверкало и переливалось блестками отражение голой электрической лампочки.
Вода уже почти подступила к моим ногам, и голос внутри меня проговорил: Какая черная. А душа у тебя еще чернее, Мунна.
Ночью Дхарама разбудил пронзительный вопль. Мальчик испуганно отдернул накомарник.
— Дядя, что случилось?
— Включи свет, дубина! Включи свет!
Дхарам щелкнул выключателем и вытаращил на меня глаза. Меня словно парализовало под сеткой, я не мог даже пошевелиться. Жирный гадкий серый геккон, как видно, сполз со стены и сидел сейчас на моей кровати.
Дхарам ухмыльнулся.
— Мне не до шуток, тупица! Сними его с моей кровати!
Мальчик смахнул ящерицу на пол и с силой припечатал ногой.
— А теперь выброси! Убери эту падаль с глаз долой! Выкинь подальше на улицу!
В глазах у Дхарама читалось изумление. Надо же, дядя взрослый мужчина — и боится ящериц!
Вот и славно, подумал я, когда мальчик выключил свет. Никто и не заподозрит, что слюнтяй способен замыслить такое.
Но улыбка тотчас сползла с моего лица.
А что такое ты задумал?
Я облился потом. Отпечатки рук на белой штукатурке завертелись перед глазами.
Через равные промежутки времени до меня долетал стук — это ночной сторож обходил территорию, опираясь на свою колотушку [41] . Когда стук пропадал вдали, становилось совершенно тихо, только насекомые шуршали. Еще одна душная, липкая ночь. Наверное, даже тараканы покрылись потом. Временами просто нечем было дышать.
Убедившись, что заснуть никак не удается, я принялся повторять:
41
В Индии до сих пор сторожа ходят с колотушкой, которой «отбивают время».