Белый треугольник
Шрифт:
И все-таки шквал налетел неожиданно. В какую-то долю секунды он разбросал яхты по дистанции. Все вокруг кипело: вода, ветер, тучи. Все смешалось. Руки налились свинцовой тяжестью, удерживая яхту на поверхности взбесившегося моря. Временами казалось, что она отрывается от волн и мчится по воздуху. Краем глаза замечаю, как один за другим опрокидываются “Летучие голландцы”. Когда пролетал вблизи какой-нибудь опрокинувшейся яхты, ребята призывно махали руками из воды: ждем тебя в своей компании...
Оглянулся
Ветер толкал в спину, будто хотел выкинуть меня из лодки. Уперся крепко ногами в борт, выпрямившись во весь рост. А яхта неслась и неслась вперед. На нижнем знаке развернулся. Теперь, идя против ветра, я буквально висел за бортом. И хотя возможность опрокинуться стала гораздо меньше, напряжение не спадало. Ах, как хотелось быть хоть немножко больше ростом и хоть немножко больше весить, чтобы еще больше открепить яхту!
Ветер постепенно смирял свой нрав, отступая за пределы дистанции. Казалось, он отодвинулся в сторону, чтобы полюбоваться своей работой — везде плавали опрокинутые яхты, сломанные мачты. На них висели вымокшие спортсмены. Одни пытались поднять лодки и продолжить соревнования. Другие безнадежно ждали помощи, катеров, где можно будет переодеться, отдохнуть.
Судьи сократили дистанцию. Значит, финиш у верхнего знака. Пролетел его на полном ходу. И лишь после этого смог немного прийти в себя.
Шквал, рев ветра, несущаяся по волнам яхта, а кругом сплошные кораблекрушения. И призывные взмахи: к нам, к нам... Все это казалось нереальным. Будто не меня это толкал ветер в спину. Будто не я затылком касался волн, захлебываясь в соленой воде.
Не знаю, сколько времени я один кружился в финишной зоне. Потом подошли еще три “Финна”. А 45 так и не смогли закончить гонку. Разбросанные шквалом, они плавали по всей дистанции. До позднего вечера работали катера, подбирая потерпевших аварию.
Уже на берегу узнали, что во время шквала ветер доходил до десяти баллов.
С тех пор и висит у меня дома маленькая изящная картина эстонского художника Энсулу “Сильный ветер”, врученная как специальный приз за победу в шквал. И именно с тех пор за мной окончательно утвердилась слава гонщика, умеющего ходить хорошо в сильный ветер.
Я никогда не намеревался опровергнуть это мнение. И каждый раз, когда над дистанцией разыгрывается шторм, наоборот, с удовольствием стараюсь подтвердить его.
Гонка в сильный ветер — это что-то на грани двух стихий — морской и воздушной. Во мне постоянно живет ощущение, что в один прекрасный день яхта оторвется от морской поверхности и полетит. Полетит над волнами. По воздуху, как призрачные “Летучие
Так что же лучше — плыть, лететь? В конце концов, что человеку надо? Бели бы спросили об этом -меня, я <>ы ответил: конечно, плыть.
И немножко лететь. Чтобы чувствовать, как толкает тебя в спину ветер и как начинает вибрировать под ногами тело лодки, стремящейся вырваться из всегдашнего плена волн.
Но волны крепко держат в своих объятиях суда. Как бы ни стремились паруса к ветру, ввысь, лодка держит их, не отпускает. Не потому ли мечутся паруса в поисках новых судов? Не потому ли они согласны на все нести к Северному полюсу воздушный шар, быть крыльями для отчаянных лыжников-, мчать по непроходимым пескам и пустыням лодки-колесницы?
КАЖДАЯ ГОНКА —ЭТО ВСЕ СНАЧАЛА
28 августа, в тихий солнечный день состоялось торжественное открытие парусной программы Олимпиады,
Допоздна гремели оркестры, приглашая спортсменов принять участие в развлечениях. Но мало кто откликнулся на их зов. Наутро всех нас ожидала первая гонка. Тут уж было не до танцев, не до веселья.
Четыре года назад, накануне первой олимпийской гонки в Акапулько, тоже гремели оркестры. И точно так же неохотно откликались яхтсмены на их приглашение забыть обо всем, наслаждаться отдыхом, ревом океана, экзотикой одного из самых модных курортов мира.
Четыре года назад, в последний перед регатой день, я сидел возле маленького “Финна”, доставшегося мне по жребию. Думал, как-то обернется этот жребий для меня? Все гонки, все самые ответственные соревнования выступал на своем привычном и родном “Эскимо”. Все мои “Финны” назывались “Эскимо”. Сначала окрестил так яхту из мальчишеской любви к мороженому, а потом уже не хотел менять привычного названия.
Первый раз увидел “Финн” и море в Таллине, куда, в 1956 году приехал на свой первый чемпионат страны.
“Первый”, “впервые”... Вспоминая те годы, часто приходится употреблять эти слова. Все было в новинку, все впервые.
Одиночку выбрал, пожалуй, не случайно. Работал, учился. Выкроить свободное время нелегко, а еще труднее спланировать его. Значит, коллективная лодка отпадает. Остается одиночка: ни с кем не связан, никого не подведешь, если вдруг неожиданно задержишься на работе. А на стройке авралы были частенько.
Да и по характеру моему — не очень общительному — одиночка подходила больше.