Белый треугольник
Шрифт:
Мы равнялись на Машовца. Он умел увлечь и умел учить. Я всегда знал, над чем и для чего работал. Всегда был уверен, что тренер все видит, все запоминает и во всем поможет.
У нас было немного яхт — новых и стареньких, таких, которые сейчас были бы хуже списанных. И как мы их холили! Я был третьим рулевым на “Олимпике” под названием “Риф”. Третьим! Редко удавалось походить на яхте, но от этого желание тренироваться становилось еще большим. А уж коль нельзя сесть на яхту, драил судна других, красил, строгал. Я до сих пор помню свой первый выход на “Олимпике” в летний день 1954 года.
Солнечно. Тихий ветерок запутывается в зеленых берегах Матвеевского залива.
Записав в вахтенный журнал выход, поднял коричневый парус. Осторожно, чтобы не царапнуть случайно бортом о бон, вывел “Риф” и прыгнул в судно. Южный ветер затрепетал в парусине. Подобрал грот, и “Олимпик” двинулся вперед. Против ветра шел короткими галсами, будто по серпентине. Сидел на слани внутри кокпита. Так удобнее подбирать парус, легче рулить. И все время ждал чего-то необычного. Каждый маневр старался продумать вперед, вспоминал, как там положено по теории. Главное, избежать аварии, не перевернуться. Даже и в тихий ветер, стоит чуть зазеваться, не заметишь порыва — и пиши пропало.
Галс за галсом. Успокаиваюсь и начинаю видеть окружающее. Один, второй, третий круг по заливу. Без тренера выходить в Днепр запрещено. И вот пора уже возвращаться. На боне Володя Александров, первый рулевой. Ему и право первоочередности. Его слово — закон.
Долго еще после тренировки руки ощущали румпель и шкоты, а в ушах жил всплеск воды о форштевень. Мне снились в ту ночь большие парусники, кругосветные путешествия.
Законы, установленные Сергеем в секции, были строги. Бюро парусной секции в отсутствие тренера обладало полнотой власти. Как-то, придя раньше других на Днепр, я вооружил “Олимпик” и ушел. Вообще-то такие “пиратские” повадки — раньше пришел, захватил яхту — были не в чести в ДОСААФ. Но на “Медике” часто действовали именно так. И вот, вспомнив правила “Медика”, я вооружил “Олимпик” и ушел на тренировку. А уж когда уходил по Днепру, забывал обо всем.
Тренировка сложилась не совсем удачно — в заливе Водников я перевернулся. И чтобы никто ничего не узнал, подтащил яхту к берегу, просушил паруса. На базу возвращался не со спокойной совестью.
Встретили меня не очень приветливо — ушел на тренировку самовольно. Вернулся поздно, а ведь еще два рулевых ждали своей очереди. Но так бы, наверное, для меня все и кончилось небольшими упреками, если бы не мелочь. Кто-то из ребят заметил на топе мачты... водоросли.
“Это что же, облака из водорослей попались тебе на пути?” Как ни пытался отвертеться, как ни уверял, что ничего не знаю, пришлось все же сознаться в том, что опрокинулся. И вот здесь-то бюро секции устроило надо мной суд: любой нечестный поступок (а ведь я не сознался) карался очень жестоко. Мнение бюро было единогласным: отчислить (тренера в Киеве не было).
Отчислить?! Как отчислить? И я упрашивал, умолял позволить мне хотя бы подметать пирс водно-моторного клуба. Только не отчислять. Только не лишать меня паруса.
И я подметал. Драил, чистил, отрабатывал свои грехи.
С какой завистью вспоминаю я те времена бескорыстной, безоглядной влюбленности в парус. И с какой благодарностью вспоминаю своего первого тренера, укрепившего во мне эту влюбленность, научившего работать и верить в то, что трудом можно добиться всего. Но трудом ежедневным, ежечасным. Мы и по улице тогда не ходили — лавировали, избегая столкновений в самой большой толпе. Мы троллейбусы и трамваи не просто ожидали на остановке — мы выбирали место, как на старте, чтобы угадать, где окажется дверь вагона. Вырабатывали реакцию, стараясь ступить вслед за проходящим транспортом.
Да, парус был целью жизни, смыслом жизни. Хотя не только он заполнял жизнь. Была еще тяжелая работа на стройке — бетонщиком, автослесарем, арматурщиком. Вечерами — школьные классы. Звонок на урок или гудок к началу рабочей смены выводили меня из состояния мысленной тренировки, но, закончив занятия или работу, не имел более приятного занятия, чем думать о парусе.
В 1955 году я окончил школу с серебряной медалью и поступил в строительный институт на вечернее отделение факультета, сокращенное название которого — ПБЖКСС — даже и выговорить было невозможно. А означало оно — железобетонные конструкции, новые в строительстве. Мечтал стать, как и отец, строителем.
И снова работа, студенческие аудитории, а в ДОСААФ — чудесно оборудованные парусные классы. В них мы под руководством того же Машовца изучали теорию паруса, историю паруса, разрабатывали стратегию гонок, которых еще не было. Знакомились с лучшими мореходами прошлого и самыми знаменитыми яхтсменами настоящего. Пауль Эльвстрем, например, казался мне таким знакомым! Я знал чуть ли не все его гонки. Это Машовец учил меня, что именно Эльвстрем, олимпийский чемпион в девятнадцать лет, будет когда-то моим соперником и что именно к встрече с Эльвстремом я должен готовиться. И я готовился, я мечтал о ней.
Много лет прожил я уже в парусном спорте, много видел. Но не помню другого такого одержимого парусами и яхтами коллектива, как в те пятидесятые годы в Киеве. Когда проваливались под лед, добираясь до водной станции. Когда переплывали Днепр, если не было переправы. Не существовало таких преград, которые могли бы помешать тренировке. Отработал ночную смену, а утром уже на реке.
Теперь через Днепр проложен мост. А вот ходить яхтам по Днепру в районе Киева запретили. А как мы любили гонки по Днепру на приз открытия сезона, посвященные Дню Победы! Шли от Киева до устья Десны и назад. Каким торжественным было открытие соревнований! Подъем флага. Выстроенные яхты, каждую из которых придирчиво проверяет техническая комиссия, обычно возглавляемая строгой Надеждой Яковлевной Христяновской. Неаккуратно подготовленные к соревнованиям лодки, да и спортсмены не допускались. Тут уж закон был неумолим.
Одной из первых таких гонок была для меня весенняя 1955 года. Стартовали при низовке (так называли мы южный ветер). Шел на “Олимпике”, прижимаясь к берегу, чуть ли не цепляясь за нависшие над водой коряги: лишь бы уменьшить действие течения — поднимались же вверх по реке. За водной станцией Дворца пионеров Днепр резко поворачивал на запад. А сразу за поворотом — мост. Под правым берегом путь был короче и течение меньше. Но пересекать реку нужно было, поймав усиление ветра. И если маневр удавался, сразу получал большое преимущество.
Под мостом, вокруг быков, бушевала, клокотала вода. Казалось, так и тянет маленький швертбот в эту круговерть, просто на быки. Но у самых бетонных громад резко привожусь, и бык проносится мимо. Над головой грохочет поезд. И чувствуешь себя чуть ли не повелителем стихии. Остаются позади ослепительные днепровские пляжи. Вот и Черторой промелькнул за бортом яхты. Мечешься от берега к берегу, выбирая самый удачный кратчайший курс.
В этой гонке мне все удавалось. Казалось, не упустил ни одного захода ветра, не проворонил ни разу нужного момента для перехода от одного берега к другому. И уже течение не враг, а друг. И речной трамвайчик не препятствие, а, наоборот, помощь, если удастся прокатиться хоть немножко у него на волне.