Белый Волк
Шрифт:
Кашляя и задыхаясь, Рабалин пробежал через горницу, распахнул дверь в спальню тети Аталы. Огонь охватил оконную раму и ревел наверху, пожирая соломенную крышу. Рабалин потряс тетю за плечо.
— Вставай! Горим! — Колени у него подгибались, дым забивал легкие. Схватив стул, он грохнул по горящей ставне, но она не уступила. Он обмотал руку одеялом и попытался отпереть засов на окне, но тот покоробился от огня и не желал открываться. Рабалин сдернул Аталу с постели. Она тяжело, со стоном упала на пол.
— Да проснись же ты! — Охваченный паникой, он поволок ее в горницу. Здесь уже полыхал огонь, крыша в дальнем углу обвалилась. Оставив Аталу,
— Все хорошо, тетя! Мы спаслись!
— Милый мой, — сказала она и умолкла. Вокруг стали собираться соседи, и кто-то спросил:
— Что стряслось, парень?
— Кто-то поджег наш дом. И заклинил дверь, чтобы не дать нам выйти.
— Ты видел кого-нибудь?
— Помогите моей тете, — не отвечая, просил Рабалин. — Пожалуйста, помогите!
Кто-то тронул ее шею, напутывая пульс.
— Все, парень, она мертва, Задохнулась, должно быть.
— Она только что говорила со мной. Она жива. — Рабалин затряс Аталу за плечи. — Очнись, тетя. Очнись!
— Что случилось? — спросил голос советника Рассива.
— Поджог, — ответил один из мужчин. — Мальчик говорит, что входную дверь загородили снаружи.
Рабалин поднял глаза на Рассива — высокого, красивого, светловолосого.
— Что ты видел, мальчик? — спросил тот.
— Я проснулся, а кругом дым и все горит. Стал вытаскивать тетю Аталу, но дверь кто-то заклинил скамейкой. Мне пришлось лезть в окно, чтобы убрать ее. Да помогите же кто-нибудь тете!
Подошла женщина и тоже пощупала пульс у Аталы на шее.
— Ей уже ничем не поможешь. Атала умерла, Рабалин.
— Я спрашиваю, что ты видел, мальчик, — настаивал Рассив. — Сможешь ты опознать злодея, сотворившего это?
Рабалин встал. Голова кружилась, ему казалось, что все это ему снится, и он почти не чувствовал боли от ожогов.
— Я никого не видел, — сказал он, оглядывая собравшихся, — но знаю, кто это сделал. Враг у меня только один.
— Назови его! — приказал Рассив.
Тодхе стоял в толпе, и в его глазах не было страха. Назвав I его имя, Рабалин все равно ничего не докажет. Никто не видел, как Тодхе поджигал дом. Он сын самого влиятельного в городе человека, и законы не про него писаны. Рабалин отвернулся, упал на колени рядом с Аталой, погладил ее по щеке. Груз вины тяготил его сердце. Не разозли он Тодхе, тетя Атала была бы жива.
— Так кто же он, твои враг? — допрашивал Рассив. Рабалин поцеловал Аталу и снова встал,
— Я
Тодхе подбежал к отцу и ухватил его за руку.
— Это он про меня, отец. Он мне угрожает!
— Это правда? — грозно спросил Рассив.
— А разве он поджег дом моей тети?
— Разумеется, нет!
— Чего же ему тогда бояться?
Рабалин пошел прочь, а Тодхе, оторвавшись от Рассива, выхватил из-за пояса нож,
— Не смей! — вскричал отец, но Тодхе уже бросился на Рабалина.
Тот, услышав крик, обернулся, отклонился назад, и нож прошел в нескольких дюймах от его лица. Рабалин двинул Тодхе в челюсть. Здоровяк пошатнулся, и Рабалин пнул его в живот. Тодхе, выронив нож, рухнул на колени. Рабалин, не раздумывая, подхватил клинок н вонзил Тодхе в горло. Кровь из рассеченной артерии брызнула ему на руку. Тодхе испустил сдавленный крик и попытался встать, но тут же ничком повалился наземь.
— Нет! — вскрикнул Рассив, бросившись к сыну. Рабалин стоял, держа в руке нож, с которого капала кровь.
Все замерли, как в столбняке, но тут Рассив заорал:
— Убийство! Вы все свидетели! Этот выродок убил моего сына!
Люди по-прежнему стояли в оцепенении, но через толпу уже проталкивались двое стражников. Рабалин бросил нож, перескочил через каменную ограду и побежал.
Он понятия не имел, куда бежит, но знал, что должен спасаться. За убийство полагается казнь через удушение, а Рабалин не сомневался, что суд признает его виновным. Тодхе уронил нож — он был безоружен, когда Рабалин убил его.
Совершенно голый, позабыв про ожоги, он бежал, спасая свою жизнь.
Взгляд Рассива Каликана на себя самого не отличался беспристрастием. Люди видели в нем честного, пекущегося о благе города человека, и он тоже считал себя таковым. То, что он использовал городскую казну в своих целях и раздавал строительные подряды тем, кто ему за это платил, дела не меняло. В редких случаях, когда совесть упрекала его, он думал: «Так уж устроен мир. Если я этого не сделаю, сделает кто-то другой». Он щедро пользовался такими словами, как честь, принципы, вера и любовь к отечеству. Когда он произносил все это своим звучным голосом во время публичных выступлений, он часто видел слезы на глазах у горожан. Растроганный этим, он не скрывал и собственных чувств. Рассив Каликан верил в то, что было хорошо для Рассива Каликана. Он сам себе был богом и сам себе царем. Короче говоря, Рассив Каликан был политиком.
Величайшим его даром на этом поприще было врожденное умение чувствовать, откуда ветер дует.
Когда королевские войска стали терпеть поражение и король сорвал гнев на своих министрах, настало время арбитров. До этих пор они мало что значили, и их выпады против иноземцев, живущих в пределах Тантрии, никого особенно не волновали. Теперь их суждения стали решающими. Во всех бедах, постигших страну, обвинялись выходцы из Доспилиса, Наашана и Венгрии. Даже на немногих дренайских купцов взирали с большим подозрением. Ирония заключалась в том, что вождь арбитров, Шакузан Железная Маска, капитан Бойцовых Псов и личный телохранитель короля, сам был иноземцем. Рассив оказал прибывшим в Скептию арбитрам радушный прием, объявил себя их сторонником и втайне лелеял мечты о высоком положении, которое со временем займет в Мелликане.