Белый Волк
Шрифт:
— Ради спасения собственной шкуры, отец мой.
— Не совсем так, мой мальчик. Я молюсь о том, чтобы со временем ты это понял.
В свои пятнадцать лет Рабалин не слишком задумывался об идущей на востоке войне и о том, кто там прав, а кто виноват. Его мысли были заняты куда более насущными делами. В жизни он знал только город Скептию и полагал, что хорошо изучил правила, нужные для выживания в этом месте. Он, правда, частенько нарушал эти правила, когда таскал яблоки из лавки Карина или охотился на фазанов и кроликов в угодьях вечно отсутствующего помещика. Если его ловили на этом, он бесстыдно лгал,
Взрослые, собираясь в толпы, вопили и требовали крови. Мирных городских жителей объявляли предателями, выволакивали из домов, избивали. Солдаты городской стражи бездействовали. Его, Рабалина, они ругали за то, что он фазанов убивает, а когда людей стали убивать, им хоть бы что.
Прав был, видно, брат Лайбан, когда твердил ему: «Глупый мальчишка, тупица!» Рабалину нравилось бесить учителя, ведь тот в жизни руки ни на кого не поднял, но вспоминать об этом теперь почему-то не хотелось.
Подбитый глаз все еще болел, но Рабалин уже мог им видеть. Только от яркого солнца он слезился. Тодхе засветил Рабалину, когда он оттаскивал Брона от лежавшего без чувств монаха. От боли Рабалин разъярился, толкнул Брона на землю, а потом повернулся и двинул Тодхе по роже. Хорошо так двинул, прямо в зубы, и губы ему расквасил. Но здоровяк Тодхе все равно избил бы его до бесчувствия, если б собака не вцепилась ему в ногу. Рабалин улыбнулся, вспоминая, как завопил тогда Тодхе. Килия отозвала пса, и Тодхе захромал прочь вместе с дружками. У входа в переулок он обернулся и крикнул Рабалину:
— Ты свое еще получишь, и шавка тоже.
Рабалин, Килия и еще несколько ребят втащили брата Лайбана в маленькую классную комнату и заперли дверь. Килия, посмотрев на избитого старика, расплакалась, а собака, глядя на нее, начала выть.
— Вдруг они вернутся — что делать будем? — спросил толстый Аррен из северного квартала.
— Шел бы ты домой, — посоветовал Рабалин, но Аррен мялся и не спешил уходить.
— Нельзя же бросить брата Лайбана одного.
— Пойду в замок, позову к нему монахов, — решил Рабалин.
— Я с Тодхе не слажу, — заявил Аррен. — Если он вернется, то будет здорово зол.
— Не вернется он, — как можно увереннее сказал Рабалин. — Закройте зг. мной, я быстро.
— Как ты думаешь, он правда убьет Джаспера? — спросила Килия.
— Нет, — солгал Рабалин. — Ждите меня. И укройте чем-нибудь старого Лаби, вон как его трясет.
И он пошел через город к старому мосту, откуда начинался долгий подъем к монастырю. Бунтовщики шумели теперь в западной части города. Рабалин увидел, как там занялся пожар, и понесся с быстротой ветра.
Его провели к настоятелю. Рабалин рассказал про старого Лаби, а настоятель велел принести ему еды и попросил подождать. На распухший глаз положили холодную примочку, а потом к Рабалину пришел высокий, грозный на вид монах с черными волосами — брат Лантерн. Этот Лантерн расспросил Рабалина о нападении на учителя, а после он и еще один монах пошли с Рабалином в школу, обходя бушующие толпы.
С тех пор прошло два дня, и никто не слыхал, как там старый Лаби — жив он или умер.
Тодхе с дружками уже дважды подкарауливал Рабалина, но тот каждый раз убегал через заборы и переулки.
Сейчас он сидел на северном холме, у развалин старой сторожевой башни. Калека Джаспер притулился рядом. Отец Тодхе, советник Рассив, отдал приказ убить пса. Килия в полном расстройстве привела его к Рабалину, и тот неохотно согласился спрятать Джаспера в сторожевой башне. Что делать дальше, он не знал — собаку на.трех лапах не так-то легко укрыть.
Он почесывал Джаспера за ушами, а тот лизал ему лицо, положив культяпку передней лапы ему на колени.
— Плохо ты его тяпнул, — сказал Рабалин. — Надо было ему напрочь ногу отгрызть.
С высоты он увидел внизу кучку мальчишек, один указывал прямо на него. Рабалин выругался, взял Джаспера на поводок и быстро повел его вниз по дальнему склону.
Если обойти город и перебраться через реку в самом узком ее месте, в сумерки он дойдет до монастыря. Там, думал он, Джаспера возьмут под защиту.
Настоятель Кетелин сидел при свете лампы над старой пергаментной картой. Горы и реки обозначались на ней золотым тиснением. Как и многие изделия довентрийских времен, она восполняла красотой недостаток точности. Глядя на карту, Кетелин сожалел, что не наделен даром духовного полета, как его старый друг Винтар. Будь у него такой дар, он облетел бы те земли, которые теперь мог только воображать себе по золотым узорам на пергаменте.
Но ему дано лишь видеть сны, где, как на этой карте, встречаются порой золотые нити. Дано видеть извечную борьбу добра и зла. Войны, которые люди ведут на полях сражений, ничем не отличаются от тех, что бушуют в каждой человеческой душе. Каждый человек способен на доброту и жестокость, любовь и ненависть, способен творить красоту и ужас.
Некоторые мистики утверждают, что человек — всего лишь кукла, которую водят за веревочки боги и демоны. Другие толкуют о судьбе и о том, что все действия человека предначертаны заранее. Кетелин старался не верить ни в одно из этих продиктованных отчаянием утверждений, и это давалось ему с трудом.
Легче всего было бы уверовать в самое простое: что дурные дела совершаются дурными людьми, но в этом Кете-лину, к несчастью, препятствовал разум. За свою долгую жизнь он слишком часто видел, как дурные дела совершались людьми, которые считали себя хорошими — да и были хорошими по меркам своего общества. Император Горбен строил свою империю, чтобы принести мир и благоденствие странам, раздираемым нескончаемыми войнами. Ради этого он вторгался в соседние государства, разрушал города, громил армии и сгонял крестьян с их земель. В конце концов его усилия увенчались успехом, и воцарился мир. Но с прежних времен у него осталась огромная бездействующая армия, которую приходилось содержать. Чтобы добыть на это средства, он был вынужден расширить границы империи и войти в Дренан, но там его мечты потерпели крушение при Скельнском перевале. Все построенное им развалилось, и на руинах империи вновь начались нескончаемые мелкие войны.
Неудивительно, что горожане так напуганы, ведь война подходит к ним все ближе. Два месяца назад сражение состоялось в каких-нибудь сорока милях от Скептии.
Кетелин распахнул окно. Холодный ветер овевал его, на ясном небе сверкали звезды, В северном квартале города снова полыхал пожар. Еще одна несчастная семья смотрит, как горит ее дом, грустно подумал настоятель.
Услышав во дворе лай, он высунулся из окна и увидел внизу юношу в белой рубашке, а рядом черного пса. Кетелин накинул плащ и спустился к ним.