Белый вор
Шрифт:
22
РУДНИК
Степанов метался в бреду почти неделю. Дикие несочетаемые мысли, адская смесь представлений и неоформленных желаний теснились в голове. Черно-белый калейдоскоп хаоса с яркими цветными лоскутами вкраплений.
Лёгкая позёмка щекочет ноги, но не холодно, а тепло. Густой ворс унт не давит. В полусне Степанов парит, едва не задевая кочковатой земли, высокими прыжками обгоняет оленью упряжку, поднимается на пригорок и видит растянувшийся поезд
Пласт лишайников шевелится. Не наклоняясь, в рост поднимается Странник. Так по весне находят в полярных болотах вытолкнутые оттепелью трупы, окаменевшие в мерзлоте.
Степанов вглядывается в ироничное лицо, пытается разглядеть, выгадать черты, некогда до боли знакомые.
Мальчишка в штанах не по размеру, перешедших от старшего брата, заходит во двор и шепчет на ухо, чтобы не слышала готовящая на веранде обед мама. Зовёт на рыбалку.
Но это не рыбалка. Это настоящее путешествие вниз по реке на дырявой лодке. Мальчишки не глядят окрест. Ладонями и консервной банкой они вычерпывают воду с гнилого щелистого дна, спасая от затопления жалкое судёнышко. Напрасно. Лодка тонет, но не уходит глубоко, а замирает видимая глазом. Течение несёт её сразу за водной поверхностью.
Мальчишки плывут рядом, держась за край подтопленной лодки. Позвавший говорит Степанову: «Ты знаешь, что делать». Он знает, только чувства и мальчишеский разум боятся, противятся.
Медведь бьёт лапой в правую подмышку. Откуда боль? Зачем медведь? Бурые медведи не плавают… И голос молодой эвенки издалека: «Пришёл в себя».
Степанов пьёт обжигающее оленье молоко, осматривается. Он лежит в чуме на подстилке из медвежьих шкур. Медвежьи когти царапают тыл кисти.
Вот откуда сон. Степанов пытается взять горячую кружку с молоком. Пить его невозможно, держать тоже больно. Неловкое движение. Главная боль из подмышки парализует кисть.
Эвенка подхватывает кружку.
– Где я? Что я?
– Ты ничего не помнишь?
– Ничего. Или почти ничего… Бандюки грабили банк. Я стрелял, дрался. Помню, меня ударили по голове. Я потерял сознание. Этот тип … потащил к машине. Куда-то ехали. Я постоянно отключался… Где этот?
– Никого нет. Все уехали. Лежи.
Через день Степанов начал вставать. Ноги не были ранены, но Степанов ослаб и едва держался. Ходил, пошатываясь. Почти десять дней он питался исключительно молоком и топлёным жиром. Теперь с удовольствием посасывал строганину из омуля и нерпы.
Подмышка продолжала болеть. Правая рука совсем не поднималась. Гной и струпья обильно отходили, липко стекая по боковине груди.
Ощупывая карманы, Степанов заметил, что пропало удостоверение. Степанов справился у Рудник, ухаживавшей за ним.
– Урки тебя обыскали. Тот, который за вожака, сказал: «Видишь, Кощей, красная книжечка к нам вернулась. В бане я тебе запретил брать, а тут возьми. Значит, бог живых и мёртвых хочет, чтобы мы её использовали».
– Как их звали?
– Странник и Кощей.
– Кто им помогал в становище?
Сидевшая на полу Рудник уткнула лицо в колени, заплакала. Степанов понял, девушка не готова выдать пособников Странника. Сам же он, находясь в беспамятстве, забыл, если видел, с кем общались Кощей и Странник.
Степанов задумался. Он слышал за полотнищем чума унылый посвист весенней бури, вой волков, похожий на плач ребёнка, скулёж лаек.
– Эти люди очень опасны, Рудник. Лишь смерть их остановит.
– Закон?
– Закон – не смерть. Им нужна пуля.
В чуме появился Попов. Рудник засуетилась, занялась чугуном, где булькал суп. Всплывшие в нём куски мяса послужат вторым блюдом.
Попов нравился Степанову. Он говорил тихим спокойным голосом, доверительно справлялся об улучшающемся здоровье раненого. Редко глаза его темнели, делались жёсткими. Раздражала и привычка смотреть не в глаза, а на лоб. Степанов списывал странности на профессию шамана. Удивительно, что шаманом среди эвенов утвердился русский.
Степанов не удержался, спросил Попова, предполагал ли он когда-нибудь, что с бубном среди чумов будет прыгать. Попов усмехнулся. Судьбу предположить невозможно.
Попову как шаману эвены каждый день приносили что-нибудь вкусненькое. От возраста беззубый он делился со Степановым. Жирная речная рыба благотворно действовала на здоровье. Степанов быстро крепчал.
Попов ничего не рассказывал про Странника и Кощея, так что Степанову приходилось сомневаться, были ли они в становище. Но не пешком же тяжелораненый Степанов добрался до эвенов. Значит. Рудник не напутала, а Попов врал. Почему? Ясно, становище не хотел светить. Проговорись, и неминуемо ищейки нагрянут с допросами, почему бандюганы здесь отлёживались, а никто весть не дал. Эвены живут браконьерством и не всегда бьют зверя в разрешённый период. Зайди в любой чум, найдёшь чучела пернатых едва ли не из Красной книги.
По понятным причинам Рудник со Степановым избегала развивать тему о Страннике и Кощее в присутствии Попова. Прошло изрядно времени, прежде чем ей удалось остаться с майором наедине, чтобы излить душу. Рудник видела в Степанове представителя органов, способных помочь. Девушку волновало, будет ли наказан Странник, если его привлечь за изнасилование.
До Рудник доходили слухи, насильников на зоне берут в крутой оборот. Опускают ещё в «Столыпине», под стук колёс. На весь срок становятся они лагерными Машками или Дашками. Отдуваются задницами за женский пол.
Степанов поражался наивности девушки. На Страннике мокрых дел по уши, а она галдит про изнасилование. По сравнению с другими его преступлениями, это – цветочки. Как говорится, более тяжкая статья поглощает менее тяжкую… Были ли свидетели насилия? Нет. Про пьяного до бесчувствия Попова Рудник промолчала. Странник скажет, сошлись по доброй воле. Не достучишься до него с этим изнасилованием походя. Прежде надо поймать и предъявить ему серьезные дела. А её несерьёзное? Её дело для неё самое серьёзное. Задержка месячных не оставляет сомнений. Не желает она рожать дьявола от дьявола. Почему дьявола, недоумевал Степанов. Родишь хорошенького полукровку, мальчика или девочку. Как вы не поймёте, нецелку мой жених – Ян в жёны не возьмёт!