Белый ворон Одина
Шрифт:
— Напрасно стараешься, дядюшка Добрыня, — хмыкнул незнакомец, решительно растирая покрасневший от холода нос. — Не такой я дурак, чтобы все тебе выложить. Ясно же, что ты пытаешься выведать, насколько мы сильны. Да только это не важно, новгородец. Поскольку мы здесь, а вы там, под стенами. И я в любом случае не собираюсь впускать вас внутрь. Так что можешь считать, что мы достаточно сильны.
— Ты знаешь, кто я такой? — надменно спросил Владимир своим высоким мальчишеским голосом.
Человек на валу снова насмешливо заулыбался.
— Как не знать! — сказал он. — Ты юный князь Владимир. А еще я знаю, что твой отец мертв, а сам ты забрел слишком далеко от своего
Владимир вспыхнул, как маков цвет, и гневно дернул поводьями. И то сказать, удар пришелся в самую точку. Что называется, не в бровь, а в глаз. Конь, чувствуя гнев хозяина, принялся пятиться. Видя такое дело, Добрыня решил прийти на помощь попавшему впросак племяннику.
— Обсудим позднее, — предложил он, коснувшись плеча Владимира.
Тот стремительно обернулся и выкрикнул срывающимся голосом:
— Не смей ко мне прикасаться! Ты слышишь? Никогда.
Не ожидавший такого поворота Добрыня отпрянул. Несколько мгновений он колебался, затем склонился в почтительном поклоне. Парень, наблюдавший за этой сценой сверху, громко заржал, а мы все почувствовали досаду оттого, что наш князь ведет себя, как избалованный мальчишка. Один лишь Добрыня оставался спокойным, как незамутненная гладь пруда.
— Как скажешь, княже, — негромко промолвил он, — только дозволь все же слово молвить. По мне, нет смысла толковать с этим глупцом. Он минуту назад ясно показал, что смерть на колу предпочитает вежливой беседе с нами. Так пусть получит свое… Не станем его разочаровывать.
Однако Владимир никак не мог успокоиться. Натянув поводья, он усмирил лошадь и снова обернулся к человеку на валу.
— Отлично! — пропел он мелодично. — Ты знаешь, кто я такой, но я-то тебя не знаю. Назови свое имя, чтоб я мог начертать его на колу, который вгоню в твою задницу.
— Зовут меня Фарольвом, — уже серьезно, без улыбки ответил дерзкий незнакомец, — и вот что я тебе скажу, юный князь. Я знаю не только тебя, но и того человека, что стоит рядом с тобой. Полагаю, это Орм Убийца Медведя?
Я вздрогнул, услышав свое имя, да еще в сочетании со старым прозвищем. В устах незнакомца это обращение прозвучало насмешкой. Тем более что сопровождалось издевательским поклоном.
— Ламбиссон много рассказывал о тебе, — сказал Фарольв. — Но еще больше я узнал от того полоумного коротышки, у которого все лицо обезображено шрамами.
— Ну, тогда ты знаешь достаточно, — ответил я. — Может, тебе также известно, где сейчас Ламбиссон?
— Ушел, — весело ответил верзила. — Смылся и увел с собой твоего пустоголового друга. Думаю, сейчас они оба мертвы — эти бешеные оскопительницы мужчин поскакали следом за ними. Оставили небольшой отряд под стенами крепости — на тот случай, если нам хватит дурости высунуться наружу и попросить их о медленной и мучительной смерти.
— Мужененавистницы ушли, — сказал я, тщательно подбирая слова, — зато мы здесь. С твоей стороны было бы разумно преклонить колено перед князем и отпереть ворота. Мы не степные воительницы и не станем ждать, когда ты выйдешь наружу.
— Не обижайся, ярл Орм, но я вряд ли воспользуюсь твоим советом, — серьезно ответил Фарольв. — Хотя скажу честно: я обдумывал такую возможность. Насколько я понимаю, вы с князем охотитесь за той же самой добычей, что и Ламбиссон. Спору нет, ты могуч, Орм, хоть и выглядишь сейчас несколько… приниженным. Однако готов спорить, что при всей твоей мощи тебе не пройти через закрытые ворота.
— Так, значит, вы с Ламбиссоном расстались, — сделал я очевидный вывод.
Он кивнул с беззаботной улыбкой, и мне стало как-то не по себе. Уж слишком самодовольным выглядел этот парень. Весь прямо лоснился — словно хорошо отделанная рукоять меча. Все остальные внимательно прислушивались к нашему разговору. Я видел, как они дружно переводят взгляд с меня на него и обратно — будто присутствовали при захватывающем поединке- хольмганге.
— И кто же кого предал: ты его или он тебя? — я спрашивал, а сам тем временем пытался увязать воедино обрывки мыслей, крутившихся у меня в голове. — Впрочем, не важно… Главное, что теперь ты сам себе хозяин. И, тем не менее присоединиться к нам не желаешь. А это означает, что у тебя имеются собственные планы. Коли ты ищешь серебро, значит, намереваешься сам двинуться в сторону гробницы Аттилы…
И тут наконец в голове у меня что-то щелкнуло, и все встало на свои места. Я так и замер с открытым ртом. Ну конечно, как же я сразу не догадался! Этот чертов Фарольв знал, куда надо идти… или думал, что знает. И уверенность эту он мог обрести одним-единственным способом — если выбил из кого-то нужные сведения. Из кого-то… А поскольку я знал, что Коротышка Элдгрим находится в руках у Ламбиссона, то остается…
Наверное, все эти мысли отразились на моем лице, потому что Фарольв рассмеялся и махнул кому-то рукой. По его знаку несколько лохматых хирдманнов привели Обжору Торстейна. Вернее сказать, не привели, а притащили, поскольку тот болтался в их руках бескостным мешком. Они поставили Обжору на краю вала и задрали голову, чтоб я мог полюбоваться. У меня едва не вырвался стон. То, что когда-то было лицом моего побратима, теперь представляло собой дикое месиво. Сплошной кровоподтек, на котором поблескивали знакомые глаза Торстейна.
— Хейя, Орм, — невнятно произнес он сквозь разбитые и опухшие губы. — Что привело тебя сюда?
Но прежде чем я успел что-либо ответить, Фарольв мотнул головой, и его подручные уволокли Торстейна обратно. Особо они не чинились: я слышал глухие удары — безвольное тело побратима пересчитывало ступеньки укрепления.
— А теперь убирайтесь восвояси! — распорядился Фарольв. — Иначе я прикажу перерезать ему глотку и вывесить тело на валу.
Краем глаза я видел застывшее, побелевшее лицо Владимира и ощущал напряжение, исходившее от юного князя. Рядом с ним, конечно же, Добрыня, Сигурд и остальные. Их я не видел, но знал: все стоят и ждут, что я скажу или сделаю. А потому я не стал ничего говорить. Мне требовалось время, чтобы подумать. Фарольв, несомненно, считает, что очень ловко все обставил: обеспокоенные судьбой своего побратима, мы не посмеем перечить. Что скажет, то и сделаем. Так оно, пожалуй, и случилось бы, если б под стенами крепости стояло одно лишь Обетное Братство. Но беда в том, что мы были не одни. Кроме нас, здесь находилась целая куча людей, которым не было решительно никакого дела до Обжоры Торстейна. Пусть ему хоть трижды перережут глотку, они и пальцем не пошевельнут. Взять того же Владимира… Мальчишка вне себя от гнева и ни о чем, кроме мести и окровавленных кольев, думать не может. Уверен: если б он сейчас не сидел верхом, то в ярости топал бы ногами и визжал, как недорезанный поросенок. Нет, на милосердие юного князя рассчитывать не приходилось. Этот даже запахом своего дерьма не поделится ради спасения нашего побратима.