Белый ворон
Шрифт:
– Бет? Ты идешь на математику? – окликнули Бетти одноклассницы, идущие сзади.
– Зачем? Я умру на ней.
– С каких пор ты паришься за алгебру? – разворачивая девочку за локоть, со своим противным нажимом, спросила Стейси.
– С тех самых, как Гранди не лучше раковой опухоли, – с особым отвращением выплюнула Бет. Одноклассницы притупились, тогда она поняла, что сказала.
– У тебя проблемы?
– Не знаю.
Бет развернулась и ушла, закидывая рюкзак на плечи. Девушки, да и вообще вся школа, давно не видели ее убитой. Одноклассницы повернулись назад. Дин, закрывающий
– Настолько все плохо? – спросила Джейн.
– Я тебе все подробно объяснил, – ответил Дин, – такой убитой я ее еще не видел.
– У нее не часто такое. К психотерапевту не ходит?
– Какой там психотерапевт, она ему кабинет разнесет, если он ей советы о жизни раздавать начнет. Нет, в этом я сомневаюсь.
– Тогда попробуй сблизиться. Или поговори с ее подругой или рыжим. Он еще общается с ней?
– Последние три раза она отказывалась идти с ним куда-либо, и он притих.
– В плохом смысле?
– Чего?
– Расстроился?
– Не очень, но замену он ей не ищет.
– Дин, послушай, я знаю, что ты не любишь людей, но ты должен встать перед ней на первый план.
– Я это понял. Как, господин руководитель?
– Ненавязчиво. Вы схожи характерами и если она найдет в тебе то, что заинтересует ее, то дело будет сделано наполовину. Ты умеешь притворяться?
Дина передернуло.
– Нет!
– А придется научиться! И советую тебе не подпускать к ней никого, но делай это незаметно. Что в школе?
– Новый учитель литературы.
– Так, поподробней.
– Ну, он литератор.
– Имя!
– М… дурацкое имя. Японское, – Дин сел возле станка, – Анадзаки, Соё вроде бы.
– Я поищу его, не нравятся мне эти японские литераторы.
– Почему?
– Они частые мафиози. Как кровь на снегу в январе. Противные людишки. Но если я его не знаю, то он, возможно, опасности не представляет, хотя самые тихие, как правило, самые глубокие мрази.
– Он совсем не тихий. Сегодня с ним скандалила математичка.
– А из-за чего?
– Я не знаю. Никто не знает. Все сбежались, когда она уже начала орать на всю школу.
– И что он ей отвечал?
– Ничего. Иногда кратко отшивал.
– Писатель что ли?..
– Должно быть, да. Чего ты такая придирчивая? Я в нем не сомневаюсь. Он не похож на мафиози!
– Поэтому он и есть мафиози. Никогда не поймешь, каким будет дар ребенка, пока не дашь под зад энергону.
– Кстати, как им под зад дают?
– Я же говорила, у тебя все в ногах и на лице. Это должно случиться внезапно, не существует школ, где детей учат раскрывать свои таланты! Ты сам поймешь, если не поймешь, то попробуй протянуть к лежащей собаке руку, как только она укусит, у тебя не только на бешенство подозрения будут. У меня это случилось в десять, когда в нашей школе произошел теракт.
– Что еще за теракт?
– Половину детей взяли в заложники, а я убежала через окно в туалете, ногу поранила, правда, была зима, но я осталась в живых. Что случилось, я поняла только когда встретила профессионалов.
– А, ну да, конечно, дар чувства энергона.
– Да. Представь, не будь эта шайка эсперами, все закончилось бы гораздо хуже.
– Для кого-то это и кончилось плохо.
– Я
– Какая ты…
– Ты не лучше.
– Зна-аю, – довольно протянул Дин.
***
Что думала Бет? Бет не думала. Бет была съедена. Ответы на вопросы не должны всплывать, когда их позовешь, чтобы добраться до них, просто доплыть до дна не достаточно. Важно захлебнуться. Чтобы потом брать больший запас воздуха. Но, как известно, чему женщину не учи, она все равно пойдет своим путем.
– Боже, тут когда-нибудь бывает дождь? – потягивая ледяной смузи, протянула Бет.
– Это Сан-Диего. Люди, наверное, не просто так его назвали, – ответила с такой же ленивостью Венди, смотря с трудом не солнце через солнечные очки.
Был разгар сентября, палило солнце, температура на термометрах росла.
– Шестьдесят градусов… еще немного и я сгорю.
– Да хватит тебе ныть! Ты на солнце сколько раз в неделю выходишь? Ты же от бумаги мало чем отличаешься!
– Мне нельзя долго находиться на солнце.
– А, ну да, конечно, самая больная.
– Зря смеешься, – садясь, сказала Бетти, – мне кажется, проблемы не так далеко.
– В смысле?
Бетти не говорила никому, но ей казалось, что то, что она называет «внутренним выгоранием», переходит во что-то другое. Болеть, а особенно лежать под капельницами было само по себе неприятно. Кости ломит, вены холодит растворами, температура прыгает, а когда ничего не понимаешь, это особенно заметно по волнующимся врачам. Так было и в прошлый раз. Последний рецидив был давно, но запомнился он хорошо.
– Ты же не хочешь сказать, что твое состояние уже ухудшается?
– Не знаю. Вчера я свалила из школы и моей матери позвонила наша главная. Моя мать, конечно, не дура, но было неприятно.
– Сказала бы, что плохо себя чувствуешь, она бы отпустила.
– Ты ее знаешь, она незамедлительно позвонила бы маме и сказала, что они уже вызвали скорую. Нет, я не доверяю таким, как она.
– А Анадзаки чем лучше?
– Он хотя бы предмет свой знает.
Венди помолчала.
– А тебе не кажется, что проблемы начались одновременно с его приходом?
Бетти улыбнулась. Венди знала эту улыбку и точно была уверена, что Бет готовит ее к новому философскому заключению.
– А русский, случайно, не в тот же день появился?
– М… да, вроде.
– И почему я должна винить во всем Анадзаки?
– Но с Ловцовым ты еще ни разу не разговаривала, а с Анадзаки – да.
– У большой шумихи маленькие дирижеры.
– Ты неисправима, – допив холодный кофе, встала Венди и пошла с трибун.
С поля доносились окрики Уилла, ответы команды. Шума не было, сквозь биения меча о щит и поверхность поля можно было услышать легкие порывы теплого ветра, проезжающие за трибунами редкие машины, тихие разговоры выделяющихся на пустом фоне учеников и то, как в нескольких метрах от Бетти долбит по клавиатуре белобрысый Дин Ловцов. Бетти смотрела на него и не понимала, как под пекущим солнцем, сидя на чуть ли не обжигающем ветру, можно сидеть в кофте и джинсах, при этом держа на коленях горячий ноутбук.