Бен-Гур
Шрифт:
В сундуке оказалось множество тончайших пластинок из слоновой кости, нанизанных на кольца из серебряной проволоки, и на каждом кольце их висело по несколько сот.
– Я знаю, – сказал Ильдерим, взяв с десяток колец, – я знаю, мой сын, как заботливо в Святом Городе писцы храма хранят имена новорожденных: каждый сын Израиля может довести линию своих предков до самого начала, хотя бы оно относилось ко времени патриархов. Мои предки не сочли грехом воспользоваться этой традицией по отношению к своим безгласным слугам. Взгляни на эти пластинки!
Бен-Гур взял кольца, снял пластинки и увидел на них арабские буквы, выжженные на гладкой поверхности острием раскаленного металла.
– Сумеешь ты их прочесть, сын Израиля?
– Нет, не сумею, расскажи лучше, что они значат?
– Тогда слушай. На каждой пластинке написано имя жеребенка чистой крови, родившегося сотни лет назад, а также имена его отца и матки. Некоторые пластинки почти стерлись, многие от старости пожелтели, но они передают полную родословную моих лошадей. Я говорю "полную", потому что она определяет, как редко какая история, от кого произошли все лошади – и та, и эти, что желают твоего внимания и ласки. Как они подходят теперь к нам, так и их предки – даже самые отдаленные – подходили к моим предкам, под такую же кровлю шатра, как и моя, и ели ячмень из их рук, дожидаясь, чтобы с ними поговорили, как с детьми. Они ласкаются, как дети, не имея слов для выражения своей благодарности. Теперь, сын Израиля, ты поверишь моему объяснению: я – владыка пустыни, они – мои министры. Отними их у меня – и я буду подобен больному или брошенному в пустыне на верную смерть. Благодаря им я, несмотря на мою старость, держу в страхе дороги между городами и буду держать, пока у меня есть сила пользоваться ими. Да, я мог бы рассказать тебе кое-что о чудесах, совершенных их предками, и при удобном случае я, может быть, еще расскажу тебе об этом – теперь же достаточно сказать, что погоне их никогда не догнать, а они, клянусь мечом Соломона, никогда не устанут в преследовании. Заметь, что это так даже в песках и под седлом. Но теперь я боюсь: они первый раз в упряжи, а успех зависит от стольких причин! Они горды, быстры и выносливы, и нужен только хороший возничий, чтобы они выиграли. Сын Израиля, ты будешь таким возничим. Клянусь, счастливый день привел тебя сюда. Ну, расскажи же что-нибудь и о себе.
– Я понимаю теперь, почему араб любит свою лошадь почти так же, как свое дитя, понимаю также, почему арабские лошади – самые лучшие. Но, добрый шейх, мне хотелось бы, чтобы ты судил обо мне не только по моим словам, потому что, как ты знаешь, людские обещания часто оказываются несостоятельными. Позволь мне сперва попробовать твою четверку на какой-нибудь равнине.
Лицо Ильдерима опять просияло, и он хотел было что-то сказать, но Бен-Гур прервал его:
– Минуту терпения, добрый шейх! Дай мне сказать еще одно слово. Я брал уроки у римских возничих, совсем не рассчитывая, что они пригодятся мне при случае, подобном этому. И уверяю тебя, что твои дети пустыни, несмотря на то, что они быстры, как орлы, и выносливы, как львы, – потерпят неудачу, если не привыкнут бежать в упряжи вместе, потому что в каждой четверке есть лошадь медленнее и есть лошадь быстрее остальных и во время бега первая задерживает, а вторая сбивает прочих. Так было и сегодня: погонщик никак не мог соразмерить их бег. Мой опыт, может быть, увенчается не лучшим успехом, но если это случится, клянусь, я тебе об этом откровенно скажу. Если же мне удастся заставить всю четверку бежать, как одну лошадь, то с уверенностью обещаю, что ты получишь сестерции и венок, а я буду отмщен.
Ильдерим, поглаживая бороду, слушал. Наконец он сказал со смехом:
– Я теперь еще лучшего мнения о тебе, сын Израиля. У нас в пустыне существует поговорка: "Если ты сваришь на словах обед, я посулю тебе целый океан масла". Поутру ты получишь лошадей.
В эту минуту раздался шум у заднего входа в палатку.
– Вот ужин, а это мой друг Валтасар, с которым ты сейчас познакомишься. Он расскажет тебе историю, слушать которую израильтянин никогда не устанет.
Обращаясь к слугам, он сказал:
– Уберите летописи и верните на место мои сокровища.
Слуги поспешили исполнить его приказание.
14. Ужин у Ильдерима
Если читатель вспомнит обед мудрецов при их встрече в пустыне, он легко поймет приготовление к ужину в палатке Ильдерима. Разница заключалась только в больших средствах и лучшей обстановке.
На пространстве, почти со всех сторон окруженном диванами, были разостланы три ковра. Внесли накрытый скатертью стол вышиной не более фута и поставили на один из ковров. Сбоку была устроена переносная глиняная печь, находившаяся под наблюдением женщины, в обязанности которой входило снабжать общество хлебом или, точнее, горячими пирожками из муки, которую мололи на ручных мельницах, постоянно шумевших в соседней палатке.
В это время Валтасара подвели к дивану. Ильдерим и Бен-Гур встретили его стоя. На нем была черная свободная одежда, шел он медленно и неуверенно, и казалось, что все его движения управлялись длинным посохом и рукой поддерживавшего его слуги.
– Мир тебе, мой друг! –почтительно сказал Ильдерим. – Добро пожаловать.
Египтянин поднял голову и ответил:
– И тебе, добрый шейх, тебе и всем твоим домочадцам мир и благословение единого Бога – Бога истины и любви.
Это искреннее и сердечное обращение сразу внушило Бен-Гуру уважение к старцу, к тому же благословение в ответном приветствии отчасти относилось и к нему: впалые, но блестящие глаза гостя надолго остановились на нем, возбуждая непонятное волнение таинственного чувства, волнение столь сильное, что за обедом он часто всматривался в сморщенное и бескровное лицо, желая понять значение того пристального взгляда, но выражение лица Валтасара по-прежнему было мягко, кротко и правдиво, как у ребенка. И он решил, что таково было его обычное выражение.
– Вот, Валтасар, – сказал шейх, положив свою руку на плечо Бен-Гура, – человек, желающий сегодня вечером преломить с нами хлеб.
Египтянин взглянул на молодого человека с удивлением и как бы недоумевая. Заметив это, шейх продолжал:
– Я обещал ему завтра дать испытать моих лошадей: если все пойдет хорошо, он отправится с ними в цирк.
Валтасар продолжал пристально смотреть на молодого человека.
– Он прибыл с хорошими рекомендациями, – прибавил Ильдерим, сильно смущенный. – Ты, может быть, знаешь его как сына Аррия, знаменитого римского морехода, хотя... – шейх приостановился, потом, засмеявшись, продолжал: – Он выдает себя за израильтянина из колена Иудина, и я, клянусь Божьим величием, охотно верю ему.
Валтасар не мог больше удержаться от вопросов.
– Сегодня, великодушный шейх, моя жизнь была в опасности, и я погиб бы, не будь юноши, очень похожего вот на этого, если только это не он сам. Юноша подоспел на помощь, когда другие разбежались, и спас меня.
Потом, обратившись к Бен-Гуру, он прямо спросил:
– Не ты ли это?
– Я не могу утверждать всего сказанного тобой, – скромно и почтительно ответил Бен-Гур. – Я, правда, остановил лошадей дерзкого римлянина, когда они бросились на твоего верблюда у Кастальского ключа, и твоя дочь оставила мне кубок.
Он вынул из-под туники кубок и подал его Валтасару. На поблекшем лице египтянина появился румянец.
– Господь послал мне тебя сегодня у ключа, – сказал он дрожащим голосом, протягивая руку Бен-Гуру, – и теперь Он снова посылает мне тебя. Я возношу Ему благодарение, вознеси Ему хвалу и ты, потому что, по Его благости, мне есть чем вознаградить тебя и я исполню это. Кубок этот твой, возьми его.
Бен-Гур взял подарок, а Валтасар, заметив удивление на лице Ильдерима, рассказал ему о происшествии у источника.
– Как? – сказал шейх Бен-Гуру, – ты мне ничего не сказал об этом, между тем как это лучшая для тебя рекомендация? Разве я не араб и не шейх десятков тысяч людей моего племени? И разве он не мой гость? Ведь по правилам гостеприимства добро и зло, причиняемое ему, ты причиняешь и мне. Куда же тебе идти за наградой, как не сюда? Чья же рука, кроме моей, воздаст тебе?
Его голос при последних словах поднялся до резкой крикливости.
– Добрый шейх, пощади меня, пожалуйста! Я пришел не за наградой, и я желал бы, чтобы ты оставил всякую мысль о подобном намерении с моей стороны. Я утверждаю, что помощь, оказанная мной этому прекрасному человеку, могла быть оказана мной твоему последнему слуге, если бы мне представился такой случай.