Бен-Гур
Шрифт:
– Неужели же нельзя ничего, ничего сделать? – спросила Эсфирь, и голос ее дрожал от волнения.
Бен-Гур взял ее руку.
– Разве ты так близко к сердцу принимаешь это?
– Да, – ответила она просто.
Ее рука была горяча и дрожала в его руке. И вот ему представилась египтянка – яркая противоположность Эсфири, высокая, ловкая, смелая, остроумная, блестящая красотой и очаровывающая своими манерами. Он поднес маленькую ручку к губам и опустил ее.
– Ты, Эсфирь, будешь для меня второй Тирсой.
– Кто такая Тирса?
– Моя маленькая сестра, похищенная у меня римлянами, не найдя которую я не могу быть спокоен.
Как раз в это время луч света скользнул по террасе и осветил их обоих. Оглянувшись, они увидели слугу, выкатывающего в кресле Симонида. Они направились к нему навстречу, и в последующей беседе разговор вел главным образом он.
В одно с этим время галера снялась с якоря и при свете факелов и радостных криках гребцов направилась в море.
Судьба же Бен-Гура отныне была связана с делом грядущего Царя.
10. Программа зрелищ
Накануне скачек, после обеда, лошади Ильдерима были переведены в город, в конюшни близ цирка. Перемещение их напоминало перекочевку племени: за ними следовали все слуги, конная вооруженная свита, навьюченные верблюды и скот. Народ, встречавшийся с этой пестрой процессией, смеялся над ней, что нимало не оскорбляло обыкновенно очень вспыльчивого шейха. На следующее утро вся эта пышная процессия уже была далеко в пустыне. Ильдерим в самом деле перекочевал: его палатки были собраны, жилья более не существовало, и через двенадцать часов оно было далеко и недоступно для преследователей. Человеку, над которым смеются, нечего опасаться – старый хитрый араб знал это.
Шейх и Бен-Гур хорошо понимали влияние Мессалы, но полагали, что до окончания скачек он не решится на активные меры против них. Если он потерпит поражение, в особенности от Бен-Гура, то, конечно, остается ожидать от него всего самого худшего, даже до получения известий от Грата. С этой целью они заранее обдумали все подробности побега, и в настоящее время ехали в хорошем расположении духа, вполне уверенные в успехе завтрашнего дня.
По пути они встретили поджидавшего их Маллуха. После обычных приветствий он вынул бумагу, говоря шейху:
– Вот только что опубликованное объявление о скачках. Заранее, добрый шейх, поздравляю тебя с победой.
Он передал ему листок, и пока шейх рассматривал его, обратился к Бен-Гуру:
– Поздравляю и тебя, сын Аррия. Теперь нет препятствия для твоей встречи с Мессалой. Все предварительные условия скачек соблюдены. Я имею в этом письменное удостоверение.
– Благодарю тебя, Маллух, – сказал Бен-Гур.
Маллух продолжал:
– Твой цвет белый, а у Мессалы алый с золотом. Хороший результат выбора можно видеть заранее. Мальчики уже разносят по улицам белые ленты: завтра они будут красоваться на каждом арабе и еврее. В цирке ты увидишь, что белый цвет будет смело соперничать в галереях с алым.
– В галереях – да, но не на трибуне над Помпейскими воротами.
– Да, там будет преобладать алый. Но если мы выиграем – продолжал он, улыбаясь при этой мысли, – если выиграем, то как затрепещут судьи! Они из презрения ко всему неримскому будут держать пари за Мессалу, рискуя вдвое, втрое, впятеро против одного... – и, понизив голос, прибавил:
– Я знаю, что правоверному еврею не полагается участвовать в азартных играх, однако по секрету скажу тебе, что один из моих друзей будет находиться позади консульского места и принимать пари, рискуя одним против трех, пяти и десяти, если только их сумасбродство дойдет до этого. Для этого я дал ему шесть тысяч шекелей.
– Нет, Маллух, – возразил Бен-Гур, – римляне будут держать пари только на римские деньги. Не лучше ли тебе отыскать своего друга и дать ему соответствующее количество сестерций? И постарайся, Маллух, чтобы пари с Мессалой держал именно твой друг и его сторонники, пари за четверку Ильдерима против Мессалы.
Маллух на минуту задумался.
– В силу этого весь интерес сосредоточится на вас двоих.
– Чего я и желаю, Маллух.
– Понимаю, понимаю.
– Так устрой, пожалуйста, – сказал Бен-Гур.
Маллух вопросительно взглянул на Бен-Гура.
– Для этого нужно предлагать громадное пари, и если оно будет принято, то тем лучше.
– Нельзя ли вернуть от него часть награбленного? – сказал Бен-Гур как бы про себя. – Другого такого случая не представится. О, если б я мог одним ударом сломить его гордость и разорить его. Наш праотец Иаков не счел бы это за грех.
Решимость появилась на его лице, и он горячо заговорил:
– Пусть будет так. Слушай, Маллух! Не останавливайся на сестерциях. Предлагай пари на таланты, если будут желающие. На пять, на десять, на двадцать талантов, даже с самим Мессалой держи пари на пятьдесят.
– О, это громадная сумма! – сказал Маллух. – Мне необходимо обеспечение.
– И ты будешь его иметь. Иди к Симониду и скажи ему, что я прошу его устроить это дело. Скажи ему, что я горю желанием разорить моего врага и что теперь для этого представляется такой удобный случай, что можно смело рискнуть. За нас будет Бог наших отцов. Иди, добрый Маллух, не медли!
И Маллух, очень довольный, поклонившись, удалился, но быстро вернулся.
– Извини, – сказал он Бен-Гуру, – ты дал мне еще поручение. Сам я не мог добраться до колесницы Мессалы и поручил другому измерить ее: по его словам, ось ее на целую ладонь выше твоей.
– На ладонь! – радостно воскликнул Бен-Гур. И затем, наклонившись к Маллуху, прошептал:
– Ты верный сын Иуды, Маллух. Добудь себе место в галерее над триумфальными воротами, как можно ближе к балкону, напротив колоннад, и хорошенько следи за нашими поворотами, потому что если мне удастся... Но там увидишь, только будь там и следи хорошенько.
В это время Ильдерим воскликнул:
– Ба! Клянусь величием Бога! Что это значит?
Он придвинулся к Бен-Гуру, указывая ему на одно место в объявлении.