Бен-Гур
Шрифт:
Жить – значит мечтать. Только мертвым чужды мечты. Не будем же смеяться над Бен-Гуром за то, что мы сами бы делали на его месте в то время и при тех же обстоятельствах.
Солнце стояло низко. По временам его блестящий диск покоился на дальней вершине западных гор, заливая блеском все небо над городом и ложась золотыми полосами на стены домов и крепости. Затем оно исчезло, как бы нырнув. Тишина направила мысли Бен-Гура к дому его отца, если дом еще цел.
Приятные впечатления вечера смягчили его чувства и, разрушив честолюбивые замыслы, вернули к той действительности, ради которой он явился сюда. В то время, когда он с Ильдеримом находился в пустыне и осматривал все ее укрепленные места, знакомясь с ней, как солдат знакомится со страной, в которой намеревается воевать, однажды явился гонец с известием об отставке Грата и назначении на его место Пилата.
Мессала потерял все и считал Бен-Гура мертвым, Грат лишился власти и удален – что теперь мешало Бен-Гуру разыскивать мать и сестру? Уже нечего было бояться. Если он сам не мог осмотреть иудейские тюрьмы, то мог исследовать их при помощи других. Если пропавшие найдутся, то у Пилата нет оснований держать их под стражей, да в крайнем случае можно прибегнуть к подкупу. Иуда намеревался переправить их в безопасное место и тогда с успокоенной мыслью, с совестью, удовлетворенной исполнением главного долга, всецело предаться грядущему царю. Решение это было принято им. Ночью Бен-Гур посоветовался с Ильдеримом и получил его согласие. Трое арабов проводили Иуду до Иерихона, где он оставил и их, и лошадей, а сам пешком отправился дальше. Маллух должен был встретить его в Иерусалиме.
Первым вопросом было: с чего начать? Этого Иуда еще не решил. Ему хотелось начать с крепости Антония. Погребение вроде того, какому подверглась его семья, было возможно именно здесь. Кроме того, в таких затруднительных случаях является естественное побуждение начать поиски с того самого места, где совершилась пропажа, а он не мог забыть, что в последний раз видел мать и сестру, когда стража волокла их по дороге в крепость. Если теперь их здесь нет, то все же они были здесь раньше, и должен остаться какой-нибудь протокол этого факта, ключ, по следам которого остается идти до конца. Кроме этого, было еще одно обстоятельство, дававшее ему надежду. Он узнал от Симонида, что кормилица Амра жива. Вы помните, конечно, что, преданное существо, она в то утро, когда несчастье постигло Гуров, вырвалась и убежала от стражи во дворец, где ее опечатали вместе с имуществом семьи. В течение следующих лет Симонид поддерживал ее, так что теперь она была единственной обитательницей большого дома, который Грат был не в силах продать, несмотря на все свои старания. История его законных владельцев хранила эту собственность от покупателей. Проходившие мимо него шептались – молва считала его притоном духов, вероятно, вследствие стонов бедной старой Амры, слышимых иногда на крыше, иногда сквозь решетчатое окно. Бен-Гур полагал, что если ему удастся добраться до нее, то она поможет ему хотя бы слабыми сведениями. Уже один ее вид в этих местах, столь омраченных воспоминаниями, был бы для него некоторой отрадой.
Итак, прежде всего он решил идти в старый дом и повидаться с Амрой, поэтому вскоре после захода солнца он встал и начал спускаться с горы по дороге, поворачивающей к северо-востоку. Внизу, недалеко от подошвы, окруженной ложем Кедрона, он достиг перекрестка с дорогой, идущей к Силоамской деревне и источнику с тем же именем. Там он встретил погонщика, ведущего на базар нескольких баранов. Он заговорил с этим человеком и в его обществе прошел мимо Гефсимании через Рыбные ворота в город.
4. Отчий дом
Было уже темно, когда Бен-Гур, расставшись около ворот с погонщиком, повернул по узкому переулку, идущему на юг. Немногие встречные приветствовали его. Кладка мостовой была тверда, дома по обе стороны низки, темны и пасмурны, все двери – затворены. Ночь и неизвестность будущего настраивали его на невеселый лад. Все более и более впадая в мрачное настроение, он подошел к глубокому бассейну, известному теперь под именем купели Вифезды, в воде которого отражался небесный свод. Оглянувшись назад, он увидел северную сторону крепости Антония, черную, хмурую громаду на фоне стальной синевы небес. Он остановился как бы по требованию сурового часового. Крепость поднималась перед ним так высоко, казалась такой огромной и, по-видимому, так прочно построенной, что он вынужден был сознаться в ее неприступности. Если его мать была здесь заживо погребена, что он мог сделать для нее? Серьезно говоря, ничего. И он подумал, как быстро ему пришлось понять все ничтожество своего знания и возложить надежду на Бога, это вечное прибежище беспомощных. Но помощь Его так долго заставляет себя ждать! В сомнениях и унынии он повернул на дорогу, идущую мимо фасада крепости.
Наверху, в Везефе, он знал канну, где намеревался остановиться на время пребывания в городе, но не мог преодолеть желания увидеть свой дом и направился к нему.
Между тем восток уже засеребрился, засиял, и предметы, ранее невидимые, и прежде всего башни Сионской горы, выплыли как бы из темной пучины и казались воздушными замками над долиной, еще погруженной во мрак.
Наконец он пришел к отчему дому.
Некоторые из читателей и без наших пояснений легко поймут его чувства. Многие из них имели, вероятно, счастливый отчий дом, как бы это давно ни было, – с ним связаны все их лучшие воспоминания. Это рай, из которого удаляешься в слезах и куда охотно возвратился бы теперь малым ребенком, если бы это было возможно.
У ворот старого дома Бен-Гур остановился. На его углах уцелел сургуч, употребленный при опечатывании, а на воротах висела доска с надписью: "Этот дом – собственность императора".
Никто не входил и не выходил через эти северные ворота со времени горестного дня разлуки. Постучаться ли ему по-старому? Он знал, что это было бесполезно, но не мог преодолеть искушения: Амра могла услышать стук и выглянуть из какого-нибудь окна. Взяв камень, он взошел по широким каменным ступеням и три раза ударил в дверь. Глухое эхо ответило ему. Он снова ударил громче прежнего. Тишина как бы смеялась над его попытками. Он отошел на середину улицы и осмотрел окна, но нигде ничего не было видно.
С северной стороны он перешел на западную, где было четыре окна, в которые он долго и тревожно всматривался без малейшего результата. Его сердце то переполнялось бессильными желаниями, то содрогалось от обольщений собственного воображения. Амра не появилась.
Молча обошел он дом к югу, но и там вход был запечатан и над ним висела доска. Мягкий блеск величественной луны, выплывшей над гребнем Масличной горы у конца Лобной, осветил написанные слова, прочтя которые Бен-Гур пришел в бешенство. Но что он мог сделать? Только сорвать доску с гвоздей и затоптать ее в пыль. Затем он сел на лестницу и стал думать о новом царе, о скорейшем Его пришествии. Когда его волнение поостыло, он от долгого путешествия поддался усталости и, опустившись на ступени, заснул.
В это самое время две женщины вышли на ту же улицу и приблизились ко дворцу Гуров. Они двигались вперед медленно, робкими шагами, часто останавливаясь и всматриваясь в темноту. У угла мрачного здания одна из них сказала тихим голосом:
– Вот он, Тирса!
Тирса, взглянув, сжала руку матери и, прислонясь к ней, глубоко, но тихо зарыдала.
– Войдем, дитя, потому что... – мать колебалась и дрожала, затем, сделав над собой усилие, продолжала, – потому что, как только настанет утро, нас выведут за городские ворота, чтобы навсегда лишить права вернуться.
Тирса почти упала на камни.
– Ах, да! – выговорила она среди рыданий. – Я забыла. Я было почувствовала, что иду домой. Но мы прокаженные, и у нас нет дома – мы принадлежим смерти!
Мать остановилась и ласково подняла ее, говоря:
– Нам нечего бояться. Пойдем.
В самом деле, подняв свои безоружные руки, они могли броситься на легион и обратить его в бегство.
Прокрадываясь в тени высокой стены, они скользили, как два призрака, пока не дошли до входа, перед которым остановились. Увидев доску, они взошли на ступени по неостывшим следам Бен-Гура и прочли надпись: "Этот дом – собственность императора".