Бен-Гур
Шрифт:
– Не довольно было заразить их проказой, – говорил сын все с большей и большей горечью, – нет, этого было мало: их нужно было выгнать каменьями из их родного города! Мать умерла! Она ушла в пустыню! Она умерла! Тирса умерла! Один я живу! А зачем? Доколе же, о Господи, доколе, Господи Боже моих отцов, будет стоять этот Рим?
Полный отчаянья, гнева и жажды мщения он вышел во двор канны и увидел, что тот набит прибывшими ночью людьми. Во время завтрака он стал прислушиваться к некоторым из них, и одна группа особенно привлекла его внимание. То были большей частью юноши статные, живые, смелые, с провинциальными манерами и выговором. В их взглядах, в какой-то неуловимой особенности осанки, в блеске их глаз проглядывал дух, не свойственный низшим классам иерусалимских жителей, который обыкновенно считают особенностью жителей горных округов, хотя вернее считать его просто результатом здоровой и свободной жизни. Бен-Гур скоро убедился, что это были галилеяне, приехавшие в город по разным делам, но главным образом для участия в празднике Труб, отмечаемом в этот день. Они сразу заинтересовали его как уроженцы области, в которой он надеялся найти сильнейшую поддержку своему делу. Пока он, наблюдая за ними, думал о возможности сформировать из таких удальцов легион с дисциплиной по римскому образцу, во двор вошел человек с сильно раскрасневшимся лицом и сверкающими глазами.
– Почему вы здесь? – сказал он галилеянам. – Раввины и старейшины идут из храма к Пилату. Собирайтесь скорее и пойдемте с ними.
Они моментально окружили его.
– К Пилату? Зачем?
– Они открыли заговор. За новый водопровод Пилат хотел расплатиться деньгами, взятыми из храма.
– Как! Священными сокровищами? – спрашивали они друг друга с горящими глазами. – Это Божьи деньги. Корван [52] !.. Пусть он посмеет тронуть из них хоть шекель!
52
На др.-евр. языке "для Бога"; жертвоприношение
– Пойдемте, – воскликнул вестник. – Шествие теперь возле моста. Весь город хлынул за ними. Мы можем пригодиться. Торопитесь!
Задумано – сделано. Моментально они сбросили лишнюю одежду, и часть их уже выступила с обнаженными головами и в коротких безрукавках. Затягивая пояса, они сказали:
– Мы готовы!
Тогда Бен-Гур обратился к ним, говоря:
– Галилеяне, я – иудей. Примете ли вы меня в свое общество?
– Нам, может быть, придется сражаться, – возразили они.
– О, в таком случае я не первый обращусь в бегство!
Этот ответ привел их в веселое настроение, и вестник сказал:
– Ты, по-видимому, довольно крепок. Пойдем.
Бен-Гур тоже снял верхнее платье и, затягивая пояс, спокойно спросил:
– Вы думаете, будет битва?
– Да.
– С кем?
– Со стражей.
– Зачем вы будете с ней биться?
Они молча взглянули на него.
– Хорошо, – сказал он, – мы поступим так, как сможем, но не лучше ли нам выбрать вождя? Он всегда есть у легионеров, и потому-то они способны к единодушному действию.
Галилеяне удивленно посмотрели на него, как будто эта мысль была для них нова.
– По крайней мере, сплотимся, – сказал он. – Ну, я готов, если вы готовы. Пойдемте!
Не должно забывать, что постоялый двор был в Везефе, новом городе, и, чтобы достигнуть Претории, громким именем которой римляне называли дворец Ирода на Сионской горе, группа должна была пересечь долину. По улицам, если так можно назвать аллеи, они быстро обогнули Акру и подошли к башне Mapиaмны, откуда было недалеко до больших ворот в массивной стене. На пути им приходилось обгонять и быть обгоняемыми народом, который, подобно им, пылал гневом при слухе о предполагаемом злодеянии. Достигнув ворот Претории, они увидели входившую в них процессию раввинов и старейшин в сопровождении множества народа, большая часть которого остановилась по эту сторону стены.
Вход охранялся центурионом со стражей. Солнце горячими лучами ударяло в шлемы и щиты солдат, но они сохраняли свои ряды, оставаясь одинаково безучастными и к его ослепительному блеску, и к ропоту толпы. Народ потоком врывался через бронзовые ворота, встречая незначительное число выходивших обратно.
– Что делается? – спросил один из галилеян выходящего.
– Ничего, – ответил тот. – Раввины стоят перед дверями дворца, требуя свидания с Пилатом. Тот отказывается выйти. Они послали сказать ему, что не уйдут, пока он не выслушает их.
– Войдемте, – сказал Бен-Гур спокойным голосом, лучше своих сотоварищей видя, что дело шло не о простом неудовольствии между просителями и правителем, но что брошен серьезный жребий относительно того, чья воля окажется непреклоннее.
Внутри ворот был ряд зеленеющих деревьев, под ними скамейки. Как входящий, так и выходящий народ старательно обходил тень, приятно бросаемую на белую, чисто выметенную мостовую, ибо, как ни странно, но раввины, ссылаясь на закон, запрещали разводить какую бы то ни было растительность внутри иерусалимских стен. Даже премудрый царь, как говорили, желая устроить сад для своей невесты египтянки, принужден был разбить его внизу, в долине, прилегающей к Ен-Рогелу.
Повернув направо, отряд вышел к значительных размеров площади, на западной стороне которой стоял дворец правителя. Она была переполнена возбужденной толпой. Давка была так велика, что наши друзья не могли больше двигаться вперед и поэтому остались в задних рядах. Перед портиком они увидели раввинов, нетерпение которых по временам сообщалось стоявшим позади них людям. Часто слышался крик: "Пилат, если ты правитель, выходи!"
Вдруг сквозь толпу стал пробираться к выходу какой-то человек с красным от гнева лицом. "Израиль здесь не в почете, – говорил он глухим голосом. – На этой Святой Земле с нами обращаются не лучше, чем с римскими собаками".
– Так ты думаешь, что он не выйдет? Что делать раввинам?
– Как в Кесарии – они будут стоять здесь, пока он их не выслушает.
– Посмеет он коснуться сокровищ или не посмеет? – спросил один из галилеян.
– Кто знает? Разве римлянин побоится осквернить святая святых? Разве какая-нибудь святыня щадится римлянами?
Прошел час, и хотя Пилат никого не удостоил ответа, раввины и толпа продолжали стоять. Настал полдень и принес с запада ливень, но толпа только возросла, становясь шумливее и гневливее. Почти не прерывались крики "Выходи! Выходи!", иногда даже с непочтительными добавлениями. Бен-Гур все время держал своих друзей галилеян в сборе. Он полагал, что спесь римлянина решительно одержит верх над его благоразумием и что конец близок.
Пилат, казалось, ждал, когда народ подаст ему повод к насильственным действиям. Вот и настал этот час. В самой середине сборища послышался звук ударов, немедленно сопровождаемый стонами боли и сильнейшим волнением. Почтенные мужи, стоящие впереди портика, казалось, были поражены ужасом. Чернь задних рядов ринулась вперед. Те же, кто был в середине, силились пробиться вон, вследствие чего давка стала ужасной. Началась паника. Бен-Гур не терял присутствия духа.
– Тебе не видно? Я приподниму тебя, – сказал он одному из галилеян. – Что там?