Бен-Гур
Шрифт:
– Я думал, что ты спишь, – сказал он.
– Спать любят старики и маленькие дети, я вышла поглядеть на моих друзей, на эти южные звезды, светящие и над родным Нилом. Но сознайся, что ты испугался.
Он взял руку, упавшую с его плеча, и сказал:
– Испугался чего? Разве это рука врага?
– О нет! Чтобы быть врагом, нужно ненавидеть, а ненависть – недуг, от которого оберегает меня Изида. Она, зная это, поцеловала меня в сердце, когда я была еще маленькой.
– Ты говоришь не то, что твой отец. Разве ты не разделяешь его верований?
– Может, и разделяла бы, – она тихо засмеялась, – если бы пережила все, что пережил он, если бы была старухой. Для юношей нет религии, а есть только поэзия и философия, и притом поэзия вина, веселья и любви и философия, оправдывающая мимолетные дурачества. Бог моего отца слишком грозен для меня. Я не нашла его в роще Дафны, и о нем не слыхали в римском атриуме. Но, сын Гура, у меня есть одно желание.
– Желание?.. Но кто бы мог отказать тебе?
– Я хочу испытать тебя...
– В таком случае выскажи твое желание.
– Оно очень простое. Я хочу помогать тебе.
Говоря это, она ближе придвинулась к нему.
Он засмеялся и ответил:
– О Египет, разве ты не страна сфинкса?
– И что же?
– А то, что ты одна из его загадок. Будь любезна и дай мне хоть маленький ключик к пониманию тебя. В чем мне нужна твоя помощь? И чем ты можешь помочь мне?
Она отняла свою руку от его руки и, обернувшись к верблюду, стала ласково разговаривать с ним, нежно гладя его чудовищную голову, как нечто очень красивое.
– О ты, быстрейший и прекраснейший верблюд из табунов Иова. И тебе случается спотыкаться, когда дорога неровна, камениста, а вьюк тяжел. Но почему ты по слову узнаешь о намерении и всегда с благодарностью отвечаешь на услугу, предложенную тебе хотя бы и женщиной? Целую тебя, царственное животное, – она коснулась губами его лба, продолжая говорить, – потому что ум твой чужд подозрений!
Бен-Гур, едва сдерживаясь, сказал:
– Твой упрек попал не мимо цели, о Египет! Я как будто отказался от твоих услуг, но разве это не могло быть оттого, что честь заставляет меня молчанием охранять жизнь и благосостояние других?
– Может быть, – поспешно заметила она. – Да, это так.
Он отступил на шаг и спросил ее с заметным удивлением:
– Скажи, все ли ты знаешь?
Она, смеясь, отвечала.
– Почему мужчины не верят, что женщины проницательнее их? Целый день я видела твое лицо, а достаточно взглянуть на него, чтобы узнать, что ты чем-то сильно озабочен, но чем? Отгадать нетрудно после твоего разговора с моим отцом. Сын Гура, – с замечательной ловкостью понизив свой голос почти до шепота и приблизившись к нему настолько, что дыхание ее обдавало своей теплотой его щеки, – сын Гура! Тот, навстречу которому вы идете, должен быть царем Иудейским, да?
Его сердце сильно билось.
– Царем Иудейским, подобно Ироду, только более могущественным? – продолжала она.
Он смотрел в сторону – во мрак ночи, на сияющие звезды, затем он встретился с ее глазами и не отводил более от них своих глаз, и дыхание ее касалось его уст, так близко она стояла.
– Недавно у меня были видения, – все продолжала она. – Если я расскажу тебе о них, поможешь ли ты мне? Что ты все молчишь?
Она оттолкнула его руку и повернулась, как бы намереваясь уйти, но он удержал ее и горячо сказал:
– Оставайся, оставайся и говори!
Она вернулась и, положив ему руку на плечо, прильнула к нему. Он обнял ее одной рукой, крепко прижав к себе, и в этой ласке выразилось согласие на желаемое ею обещание.
– Расскажи мне о твоих видениях, о Египет, дорогой Египет! Пророк и даже сам Моисей не в силах были бы отказать тебе в просьбе. Я согласен исполнить твои желания. Но прошу тебя: пожалей, пожалей меня.
Как бы не слыша его последних слов, она, прижимаясь к нему и не спуская с него глаз, тихо начала:
– Меня преследуют видения о великой войне и на море, и на суше с бряцанием оружия и шумом передвигающихся войск, как будто воскресли Цезарь с Помпеем и Октавий с Антонием. Поднялся столп дыма и пепла, застилает весь мир, и Рим исчез, вся власть перешла в руки Востока, из пепла возродилась новая раса героев и возникли царства более обширные, чем те, что некогда существовали. И когда видения эти исчезли, я спросила себя, что только не выпадет на долю того, кто лучше и больше всех послужит царю?
Бен-Гур вздрогнул. Это был тот самый вопрос, который преследовал его весь день. Ему казалось теперь, что он имеет ключ к разгадке.
– Так, – сказал он, – я, кажется, начинаю понимать тебя. Царства и короны – вот то, что ты помогла бы мне заполучить. Так, так! И никогда еще не было столь хитрой, величественной и прекрасной царицы, как ты. Но, увы, дорогой Египет, в твоих видениях награды дает война, а ты не более как женщина, хотя Изида и поцеловала тебя в сердце, и венцы раздает слепая судьба. Но, может, есть у тебя более верный путь, чем тот, что прокладывает меч? В таком случае укажи мне его, и я пойду по нему, хотя бы и единственно ради тебя.
Она сняла руку с его плеча и сказала:
– Постели свой плащ на песке, чтобы я могла прислониться к верблюду. Я сяду и расскажу тебе историю, которая распространена у нас по Нилу вплоть до Александрии, где я и услышала ее.
Он исполнил ее желание, предварительно воткнув в землю копье.
– А мне что прикажешь делать, – спросил он, когда она уселась. – Я не знаю, принято ли в Александрии, чтобы слушатели стояли?
Удобно прислонившись к верблюду, она, смеясь, отвечала:
– Это зависит от желания рассказчика.