Бен-Гур

Уоллес Льюис

– Взгляни, господин мой, твое создание умирает.

Но Озирис оставался недвижим, ибо более ничего не мог дать человеку.

– Должна ли я теперь помочь тебе? – спросила она.

Озирис был слишком горд, чтобы выразить свое согласие.

Тогда Изида, связав последние петли и скатав свою работу в блестящий клубок, бросила его вниз, бросила так, что он упал рядом с человеком. Услыхав звук чего-то упавшего рядом с собой, человек оглянулся: перед ним стояла женщина – первая женщина, явившаяся помочь ему. Она протянула ему руку, ухватившись за которую он приподнялся и

с тех пор не знал несчастья, но вечно был счастлив.

– Такова, о сын Гура, природа прекрасного, как об этом повествуют у нас на Ниле.

Она умолкла.

– Прелестная выдумка и притом остроумная, – сказал он прямо, – но не законченная. Что же сделал Озирис?

– Ах да, – сказала она. – Он вернул свою супругу обратно на Солнце, и они зажили весело, помогая друг другу.

– И мне не поступить ли так, как сделал первый человек?

Он взял руку, обвивавшую его шею, и поцеловал ее.

– Ты пойдешь, отыщешь царя, – сказала она, нежно гладя другой рукой его голову, – и будешь служить ему. Своим мечом ты заслужишь его лучшие дары, и первый его воин будет моим героем.

Через миг его лицо оказалось совсем близко к ее лицу. Во всем небе ничто не блистало ему так ярко, как ее глаза, хотя и оттененные густыми ресницами. Он обнял ее и стал страстно целовать, говоря:

– О Египет, Египет! Если у царя будут короны, то одна из них будет моя, и я принесу ее и возложу на то место, которое я обозначил своим поцелуем. Ты будешь моей царицей, прелестнейшей из всех цариц. И мы будем вечно, вечно счастливы!

– И ты будешь обо всем говорить мне и позволишь мне во всем помогать тебе? – спросила она, целуя его.

Этот вопрос охладил его пыл.

– Разве не довольно тебе моей любви? – спросил он.

– Совершенная любовь немыслима без полного доверия, – заметила она. – Но не беда. Со временем ты лучше узнаешь меня.

Она отняла свою руку и привстала.

– Ты жестока! – сказал он.

Уходя, она остановилась у верблюда и, целуя его лоб, сказала:

– Ты благороднейшее существо, ибо любовь твоя чужда всяких подозрений.

5. Вестник и Царь

На третий день путешествующие остановилась у реки Иавок, где уже раньше расположились со своими животными около ста человек, большей частью из Персии. Едва успели они слезть на землю, как человек с кувшином воды подошел к ним и предложил напиться. Когда они с признательностью приняли предложение, он сказал, смотря на верблюда:

– Я возвращаюсь с Иордана, куда в настоящее время собралось из дальних стран много народа, путешествующего, как и вы, именитые друзья, но ни у одного из них нет такого прекрасного слуги, как ваш. В высшей степени благородное животное. Позвольте спросить, какой он породы?

Валтасар ответил и отправился искать место для стоянки, но более любопытный Бен-Гур воспользовался случаем для разговора.

– На каком месте реки сошелся народ? – спросил он.

– В Вифаваре.

– Это, должно быть, в том месте, где брод? Не могу понять, чем такое уединенное место могло заинтересовать путешественников.

– Я вижу, – сказал незнакомец, –

что вы издалека и не слышали доброй вести.

– Какой вести?

– А той, что из пустыни явился святой человек, говорящий удивительные проповеди, которые сильно действуют на всех слушающих его. Он называет себя Иоанном из Назарета, сыном Захарии, и говорит, что он предтеча Мессии.

Даже Ира стала внимательно прислушиваться, когда незнакомец продолжал:

– Об этом Иоанне рассказывают, что он с детства вел жизнь в пещере у Ен-Геди, молясь и постясь строже, чем ессеи. Толпа стекается слушать его проповеди. Я тоже иду, чтобы послушать его.

– Что же он проповедует?

– Новое учение, неслыханное до сих пор в Израиле. Он проповедует покаяние и крещение. Ни раввины, ни все мы решительно не понимаем, кто он. Некоторые спрашивают, не Христос ли он, другие – не Илия ли, но он всем отвечает одно и то же: "...я глас вопиющего в пустыне: "исправьте путь Господу"..." [53] .

53

Евангелие от Иоанна 1:23

В это время незнакомец был позван товарищами. Когда он уходил, Валтасар взволнованно спросил его.

– Добрый чужестранец, скажи нам, там ли еще проповедник, где ты оставил его?

– Да, он в Вифаваре.

– Кем может быть этот назареянин, как не вестником нашего Царя, – сказал Бен-Гур Ире.

За это короткое время он стал считать дочь более заинтересованной таинственной личностью, чем ее престарелый отец. Теперь, однако, потухшие глаза последнего снова вспыхнули, и он встал, говоря:

– Надо торопиться. Я не устал.

И они отправились помогать невольнику. За ужином на привале в Рамоф-Галааде между тремя путниками произошел короткий разговор.

– Завтра надо встать пораньше, сын Гура, – сказал старик. – Спаситель может прийти, а нас не будет.

– Царь не может быть далеко от своего вестника, – шепнула Ира, приготовясь занять свое место на верблюде.

– Увидим завтра, – возразил Бен-Гур, целуя ее руку.

На другой день часов около трех, выйдя из ущелья, окружающего подошву горы Галаад, по которому они следовали от Рамофа, путешественники выехали в бесплодную степь к востоку от священной реки. Напротив виднелась граница старых пальмовых лесов Иерихона, простирающихся до гористой части Иудеи. Сердце Бен-Гура билось сильнее, потому что он знал, что брод уже близок.

– Радуйся, добрый Валтасар, – сказал он, – мы уже почти у цели.

Погонщик подгонял верблюда, и вскоре путникам стали попадаться шалаши, палатки и привязанные животные, наконец показалась река и толпа народа, стоящая на берегу. На западном берегу реки виднелась другая толпа. Узнав, что проповедник говорит речь, они заторопились, но когда они приблизились, толпа вдруг заколыхалась, распалась и люди начали расходиться.

Они опоздали.

– Остановимся здесь, – сказал Бен-Гур Валтасару, с горя ломавшему руки. – Может быть, назареянин пройдет этой дорогой.