Берег мародеров
Шрифт:
И тут пулеметчик на плоту открыл по нам пальбу.
– Беги! – крикнул я Дэвису. Он поколебался, скрючившись за ящиками, потом во весь опор помчался по палубе лодки. Стук его каблуков растаял в треске моего пулемета. Я метился в край плота, подальше от Морин и Логана. Моя стрельба отвлекла пулеметчика, и Дэвис благополучно скрылся в глубине дока, куда не долетали немецкие пули.
Мне тоже предстояло добежать до боевой рубки, и я заставил себя не думать об опасности, подстерегавшей меня на этом коротком пути. Присев на корточки, я резко оттолкнулся и во весь дух понесся по палубе. Пули засвистели слева от меня, за спиной не умолкал пулемет, и его треск повергал меня в ужас. Стрелок был готов к моему рывку, он успел перевести ствол на меня едва ли не раньше, чем я показался из-за укрытия.
После Морин рассказывала мне, что в этот миг я был обязан жизнью Логану. Ценой нечеловеческого усилия он сумел чуть подвинуться на плоту и локтем сбить прицел пулемета, однако сделал это уже после того, как ствол был направлен на меня: не успев пробежать и десяти шагов, я почувствовал сильный удар в левую руку и резкую боль. Последующие очереди ушли в «молоко», а спустя несколько секунд я уже был за пределами досягаемости, и пулеметчик не мог видеть меня.
Киван с трудом карабкался на палубу лодки. Правая рука у него не действовала. В неровном свете пожарища я видел, как на лбу шахтера блестит пот. Дэвис в нерешительности стоял у самого подножия боевой рубки.
– Лезь внутрь! – завопил я, и он змейкой взлетел по трапу. Подбежал на мгновение опередивший меня Киван. Я попытался ухватиться за поручни трапа, но вскрикнул от резкой боли в левой руке. Сломанная возле самой кисти, она сильно кровоточила. Опираясь на правую руку, я подтянулся вверх по трапу и быстро огляделся по сторонам с мостика рубки. В мрачном свете я едва различал угол плота, медленно подплывавшего к доку. С другой стороны неистово пылала смесь нефти и бензина в нашем импровизированном бассейне. В следующий миг я скатился в люк боевой рубки и закрыл его за собой, задраив изнутри.
Дэвис уже перевязывал плечо Кивана. Рана была большая, возле самой подмышки. Я быстро побежал в сторону кормы, к кладовой, и отодвинул переборку. Плененные нами немцы сидели на ящиках с припасами, но повскакали на ноги, едва открылась дверь. Наставив на них револьвер, я скомандовал по-немецки:
– Руки за голову!– И добавил, пятясь по коридору: – За мной!
Таким манером мы дошли до люка машинного отделения.
– Открывай! – велел я офицеру. Он оттянул рычаг и распахнул люк.
– Спускайтесь туда,– приказал я.– Все до одного!
Я заметил, что офицер колеблется, прикидывая свои шансы, и завопил:
– Живо!
Похоже, мой крик образумил его, и офицер полез в люк. Остальные последовали за ним. Прикрыв крышку, я надежно задраил ее и вернулся в кладовую. Когда я карабкался по трапу, моего слуха достиг звук вороватых шагов. Кто-то крадучись шел по палубе у меня над головой. Я крепче задраил люк, после чего отправился в нос лодки проверить тот люк, через который загружали боеприпасы. Когда я долез до него по трапу и задраил, то почувствовал, что вполне могу потерять сознание. Идя по коридору, я видел оставленный мною кровавый след.
В рубке управления Киван накидывал куртку на раненое плечо.
– Ну как, легче? – спросил я. Дэвис повернулся на голос.
– Силы небесные! – вскричал он.– Что с вами, мистер Крейг?
Я показал свою левую руку.
– Сумеешь наложить жгут?
– Чего ж не суметь-то? – он снял с меня китель, закатал рукав и перетянул предплечье над локтем полоской ткани, оторвав ее от своей рубахи.
– Шина тоже не помешала бы,– сказал Дэвис и разломил пополам толстую штурманскую линейку. Следующие пять минут я провел в жутких муках. Удар пули был настолько сильным, что кость выбило из сустава. Шину наложили на кровавое месиво из мышц и рваной кожи. Пока Дэвис вправлял кость, я терял сознание, должно быть, раза два.
– Ваше счастье, что я шахтер, мистер Крейг,– произнес Дэвис, стягивая шины полосками ткани.– Не всякий знает, как залатать сломанную руку или ногу, верно я говорю?
Я согласился, что не всякий, и присел на штурманский столик, поскольку ноги едва держали меня.
– Что будем делать дальше? – спросил Дэвис.
– Ждать,– ответил я,– ждать и молить бога, чтобы они не ворвались в лодку, прежде чем пламя как следует разогреет известняк. Больше ничего.
Мы просидели в рубке управления довольно долго, прислушиваясь к шагам над головой. Представляю себе растерянность немцев! Они, должно быть, не знали, что и думать. Какую-нибудь минуту назад мы держали док мертвой хваткой и вдруг ни с того ни с сего исчезли где-то в кишках подлодки. Наверное, плот теперь снует между нашим и пятым доками, доставляя к месту боя новые и новые подкрепления. А как с пожаром? Попытаются потушить? Даже если им удастся притащить в наш док пожарное снаряжение, это ничего не даст: пытаться гасить такой костер – гиблое дело.
– Давайте посмотрим, как у нас с кислородом,– сказал я. Мне заметно полегчало, но подлодка все больше и больше нагревалась. Страшный жар костра, наверное, уже раскалил докрасна обшивку носа. Если мы застрянем здесь надолго, лодка превратится в настоящую жаровню и станет смертельной западней.
Мы отыскали оборудование для подачи кислорода. Дэвис, похоже, знал, как с ним обращаться, но для меня аппаратура оказалась слишком сложной. На палубе продолжалась суетливая беготня. Сидеть в лодке было по-настоящему жутко. Каждое движение на палубах сопровождалось глухим стуком, иногда доносились приглушенные голоса. Воздух становился все тяжелее. Должно быть, снаружи просочилось немного углекислоты, которая выделялась из известняка под действием бушевавшего в бассейне пламени: люки становились полностью герметичными лишь при погружении, под давлением толщи забортной воды. Дэвис включил подачу кислорода. Я пошел в минный погреб и взял со стеллажа пять комплектов для эвакуации команды. К великому моему облегчению, кислородные баллоны были полны.
Вернувшись к своим, я услыхал со стороны боевой рубки глухое шипение, и мы отправились туда. На командном пункте шипение слышалось более явственно. Доносилось оно от люка.
– Судя по звуку, автоген,– сказал Дэвис.
– Боюсь, что так,– откликнулся я.– Оставайтесь поблизости, придется отбиваться.
Мы нашли для Кивана револьвер. Карабин мог пустить в ход только Дэвис. Задрав головы, мы уставились на люк. На стали засияла красная точка, в полумраке похожая на огонек сигареты, потом она разрослась и побелела. Мгновение спустя нам под ноги закапал расплавленный металл и показалось пламя резака. Ослепительно-белое, оно вгрызалось в металл медленно, но верно, и мы смотрели на него, будто завороженные. Это было чем-то сродни состязанию в скорости. Что победит, пламя или газ? Или огонь уже потушен? Судя по тому, как нагрелась лодка, вряд ли. Но я был слишком измучен, чтобы придавать значение чему бы то ни было, да и мысль притупилась настолько, что я уже почти не соображал и не мог быть уверен ни в чем.
Довольно большой участок люка тускло мерцал красным светом, белый разрез увеличивался, он уже приобрел форму сегмента, потом – полуокружности... Пламя медленно и неумолимо вгрызалось в металл.
– Что будем делать? – спросил Киван.– Драться или поднимать лапки?
И тут я заметил, что пламя резака замерло в одной точке. Добела раскаленная сталь слепила глаза, но постепенно остывала, краснея. Одновременно чернела и вся крышка люка. Шипение резака стихало и вскоре прекратилось совсем.