Берег Стикса
Шрифт:
Лариса стукнула в дверь кабинета, чувствуя, как струйка холодного пота медленно ползёт вдоль спины.
— Войдите, — донёсся дикторский голос Эдуарда.
Лариса вошла на подкашивающихся ногах. Эдуард растянул в улыбке резиновые губы и принялся крутить свою авторучку.
— Госпожа Дэй? Чем могу служить?
— Разрешите вас спросить… — язык в пересохшем рту ворочался тяжело, как у паралитика. — Я очень плохо себя чувствую… и хочу договориться со своей знакомой… и коллегой… Дарьей Никодимовой, чтобы она заменила меня в номере. Вы не будете возражать?
«Паркер» в белых руках замер и стукнулся об столешницу.
— На сколько дней? — спросил Эдуард, впиваясь в Ларисино лицо странным оценивающим взглядом.
Ларису замутило так, что она без приглашения присела на чёрное роскошное кресло.
— Насовсем, — еле выдавила она сквозь тошноту.
Эдуард улыбнулся. Эта его улыбка впервые была искренней и, притом, феноменально отвратительной. Сладкая улыбка садиста.
— Дорогая Лариса, — сказал он, и манекенный голос приобрёл вкрадчивые интонации телефонного шантажа. — Вы подписали контракт на три месяца. Если вам нужно по болезни или иной причине отсутствовать один вечер — я вам это позволю. Но не больше. Вы должны отработать.
— Я не могу, — прошептала Лариса.
— Я вас понимаю, — Эдуард осклабился. Его лицо выглядело чудовищно. Лариса опустила глаза. — Но дело в том, дорогая моя, что вы понравились моим гостям. В вас есть огонёк. И вы отработаете. Я у вас даже неустойку не возьму, если вы вдруг сглупите настолько, что решите её заплатить. Дело не в деньгах. Дело в том, что вы должны отработать.
— Я не могу, — прошептала Лариса еле слышно, полумёртвая от ужаса.
— Я понимаю, моя дорогая, — Эдуард вдруг причмокнул, как охранник, и Лариса еле проглотила комок в горле. — Я понимаю. Но вы всё равно отработаете. Вы, уважаемая госпожа Дэй, даже представить себе не можете, какими способами можно убедить капризных девушек выполнить долг перед солидной фирмой. Не заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Идите, моя дорогая. Идите. Отдохните и подумайте. Вам не выгодно с нами ссориться, я вас уверяю. У такой ссоры могут быть крайне неприятные… — он снова омерзительно причмокнул, — крайне неприятные последствия…
Лариса не помнила, как добралась до костюмерной и что говорила Свете. Она слегка пришла в себя только на улице, от мороза и свежего запаха ночи, который показался ей восхитительным. У Ларисы ломило всё тело и ныл висок, тошнило так, будто кто-то засунул в неё руку и пытался вывернуть её тело наизнанку.
— Так он тебе что, угрожал? — в Светином голосе сочувствие мешалось с недоверием. — Такой корректный дяденька…
— Я не знаю. Это было… вполне корректно, — Лариса чуть усмехнулась через силу. — Он ничем конкретно не угрожал. Просто предупредил, что я могу влипнуть… А я поняла, что уже влипла. Коготок увяз — всей птичке пропасть.
— Да почему — влипла? Место как место. Что тебя колбасит, не понимаю?
— Света, ну подумай чуть-чуть! Каким местом это место нормальное?! Почему они все такие отвратительные?! И контракт этот…
Света пожала плечами.
— Знаешь что, Ларка… ты просто переутомилась. И накручиваешь себя. На всё надо смотреть проще, проще и веселее. Человек сам творец своего настроения. В общем, хочешь быть счастливой — будь и дели всё на шестнадцать…
Хороший совет, вмешалось новое «я». Ну да, добавило старое. Настоящей современной женщине, счастливой и весёлой, должно быть наплевать на Эдуарда.
Я — не настоящая современная женщина, заключила Лариса. Я — сумасшедшая. У меня начинается паранойя. Мне кажется, что меня убивают.
Мне очень, очень страшно. Кажется, покончить с собой не так страшно, как дать себя убить.
Я дошла до ручки.
Двор Ларисиного дома был как картонная коробка, промёрзшая насквозь и наполненная сумерками. Фонарь не горел; редкие жёлтые квадраты света из окон примёрзли к обледенелым газонам. Только свернув во двор с улицы, Лариса ощутила эту крадущуюся жуть, этот прицеливающийся взгляд неизвестно чего. «Ну да, — сказал с холодной иронией голос в голове. — Эдуард наводит на тебя порчу. Это и есть твои неприятные последствия. Больше общайся с Тошей и с его Риммой»… Лариса усмехнулась, но ускорила шаги.
— Девушка, а который час? — спросил из темноты надтреснутый глумливый голос.
Лариса невольно вздрогнула.
— Не знаю, уже за полночь, — быстро сказала, не оборачиваясь. Торопливо пошла к подъезду.
— Девушка, а как вас зовут? — окликнул тот же отвратительный голос совсем рядом.
Лариса промолчала. Уже открывая дверь, чтобы зайти в парадную, она услышала за спиной:
— Ларочка, а Ларочка! Поужинаем вместе, а? — и это чмоканье под конец фразы, от которого Ларису передёрнуло с головы до ног.
Она захлопнула дверь за собой, задыхаясь, взбежала по лестнице, еле попала ключом в замочную скважину. Однако, кто бы ни был этот уличный хам, за ней он не пошёл.
Только это чмоканье уже хранилось у неё в фонотеке. Там, в каталоге этих голосов: охранника, Эдуарда, дамы-тролля — интересно, она тоже так причмокивает? Пароль какой-то…
Он хотел показать, что знает Ларису и знает Эдуарда. И что…
Лариса выпила виски. И ещё немножко выпила. Нужно было хоть чем-то заглушить этот тошный ужас, замешанный на беспомощности.
— Да вот, пью, — сердито сказала она Ворону на афише. — Я осталась одна, мне страшно, а ты мне снишься как-то по-дурацки. Пугаешь меня ещё больше. Хоть бы пожалел.
Ворон молчал и улыбался. Это был другой Ворон, не из страшного сна. Ворону на афише было двадцать лет, он ещё не пробовал героин и ничего не знал про новую Ларисину работу.
Лариса тронула пальцем его бумажную щёку. Закурила и наугад вытащила диск с подставки. Включила музыку.
— … Умершие во сне не заметили, как смерть закрыла им очи, — запел Бутусов. — Умершие во сне коротают за сплетнями долгие ночи.
Умершие во сне не желают признать, что их слопали мыши.
Умершие во сне продолжают делать вид, что они дышат…
Холодная волна накрыла Ларису с головой. Она опустила руку с тлеющей сигаретой.
— …Боже мой, не проси танцевать на погосте! — пел Бутусов голосом, отчего-то ужасно похожим на голос Ворона, или сам Ворон пел песню Бутусова. — Боже мой, говори, по возможности, тише!
— Вы что, меня предупреждаете? — растерянно спросила Лариса Бутусова и Ворона вместе.
— Умершие во сне не видят, как черви изрыли их землю.