Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3
Шрифт:
Но, тем временем, речь шла уже о его, Окоёмове, супруге:
– Значит, говорите, подруг у вашей Кати не так много?.. А, вот, Кокорина, Татьяна, она как, часто у вас дома бывает?
О. Максим несколько удивился, что разговор ушёл в такую степь. Перед этим была ещё чем-то другом речь. Да, о диаволе... И ещё о чем-то ведь...Ах да, о каких-то берегах, что ли? "От берегов отчизны дальней!" Кто это вообще написал? Нет, это же Голышев и интересовался, откуда он, о. Максим, знает про "Берег"-то? Про "БЕРЕГ" этот самый? Так сам Зарайский ему про это и рассказал, пока ещё был жив. В больнице. Ещё сказал, что очень этого "БЕРЕГА" боится. Просто до ужаса! Что все боятся этого "БЕРЕГА", если, не дай Бог, до него дело дойдёт. Не иначе как бредил, ага? Вполне возможно. А сам о. Максим - нет-нет, никому! Это секрет... это секретно! Крайне секретно, разумеется, он это понимает и - никому и никогда!
И так они беседовали за столом довольно долго. О. Максим всё, что о ком знал, этому Рему Викторовичу рассказал. Да и как было не рассказать такому славному человеку! Даже напоследок спросил: почему Голышева так зовут. Тот, нисколько не смущаясь, ответил, что, мол, родители назвали его так в честь писателя Ремарка. Уж очень они этого писателя до сих пор любят. То есть, фактически, Голышев по паспорту: Ремарк Викторович Голышев. Ну, в просторечье - Рем, получается, просто замечательно! Или, кому не нравится Рем, то можно так - Марк! Ещё лучше, стало быть! Пришлось, лобызаясь на прощанье, попросить у Рема разрешения впредь всё же звать его Марком. Так о. Максиму больше нравится. Так, оно как-то больше по-христиански будет! Марк-то, считай, апостол, а не какой-то, там, писатель, хотя и этого самого Ремарка о. Максим когда-то в молодости читал по причине общей своей образованности.
Потом... Ну, ещё замечательней было на радио, куда Окоёмов был приглашён заранее на прямой эфир. Перед эфиром о. Максим бодрился, осознавая всю ответственность и важность момента, так что никто из режиссеров и ведущих почти ничего не заметил, а если и заметили, то не подали вида. Правда во время самого эфира всё же несколько расслабился и даже заплакал, когда одна из позвонивших в студию деток спросила, что делать с душой умершего у неё щенка и нельзя ли за него, за Бима, всем миром помолиться? Пришлось и за Бима в прямом эфире помолиться, что делать, когда ребёнок просит? Да и не грех это - вознести за новопреставленного щенка молитву, тоже ведь тварь Божия, хоть и подох, бедняга, так ведь у Бога нет для своего творения истления, кто-то из святых так и сказал... По счастью, на радио обошлось без больших казусов, поскольку большинство радиослушателей посчитали, что голос у батюшки такой сильно прочувствованный, скорее, не от французского коньяка, а от великой сердечной любви. Да ведь и оно одно другому не мешает, если, конечно, не каждый день и сильно не злоупотреблять!
Далее, после радио уже почти всё прояснилось, но потом вдруг ещё сильней затуманилось. Возможно, что по причине выпитого пива - то ли двух, то ли трёх бутылок - точно уже не вспомнить, поскольку современное российское пиво с французским коньяком уж очень скверное сочетание, это даже уже не ёрш, а морской электрический скат, не говоря уже о том, что в коньяк ведь могло быть чего-нибудь и подмешано, иначе чего ради о. Максима с нескольких рюмок так повело? Да... но как же пива было не выпить? Человек прямо на улице подошёл, помощи попросил! Волосатый такой и тоже с бородой, хотя и не священник.... Тоже хороший человек - наш, русский, что с того, что... бомж, вы говорите? Так и что? Бомж разве не человек? Русский бомж это, быть может, самый настоящий человек и есть! Широк, правда, как Федор Михайловчи сказал, но - настоящий, это значит, что непридуманный. Про него нужно роман написать с названием "Повесть о настоящем человеке". Впрочем, да, это уже где-то было! Нет, это точно был наш человек! Для всех я стал всем... Так сказано!
Зачем было стёкла в машинах бить? Один "мерседес" и два "бимера"? Этого о. Максим уже не помнил. Наверное, социальный протест такой получился. Акционизм, слышали словечко? Христос ведь тоже акционист, торгующих их храма выгонял! Вот и сейчас пора этих нуворишей гнать! Да, с песнями били, как же без песней-то? "Из-за острова на стрежень..." Что-там еще, кажется, "Артиллеристы, Сталин дал приказ!" Хотя сам-то не сталинист, нет, это уже волосатый так запевал, да и мотив хорош, бодрый такой! Русскому человеку никак без песни нельзя, если душа просит... Не запомнилось только... откуда бейсбольная бита взялась. Может, в одной из машин и была, у которой первой стекло разбили? Ах, это уже не просто хулиганка, но и воровство? Да, конечно, кто бы спорил, дело серьёзное, это понятно, это скандал, батюшка вместе с каким-то бомжом напивается и бьёт стекла у дорогих иномарок, это никуда не годится!
Простите меня, Христа ради, я больше не буду!
Утром о. Максим Окоёмов сидел уже не в отделении милиции, а за столом собственной кухне под так и не докрашенным как следует потолком. Сидел, обхватив лоб руками (голова раскалывалась!) и не смел поднять взгляд, потому что напротив сидела его супруга Катя, у которой выражение крайнего недоумения никак не могло сойти с лица.
– Ты же никогда так не пил!
– в очередной раз услышал о. Максим.
– Что случилось?
– Зарайский погиб!
– тупо отвечал, мучающийся с похмелья иерей.
– Поминки были... Дальше плохо помню...
– О, Господи! Да тебя ж чудом из отделения отпустили, ты хоть это помнишь? Подписку взяли, сказали, что должны были бы посадить, но только из уважения к сану...
– К сану?
– мрачно усмехнулся о. Максим.
– Как бы теперь сана не лишили!
– Правда?!
– Ну, не знаю, как повернётся... Запретить наверняка запретят! А если уголовное дело заведут, то вообще пиши пропало!
– Ох...
– Ох, не ох, но, как говорится, я попал! И за что меня так Господь? Ведь я ж всегда хотел просто честно служить, неужели я сам себе врал?
Катя встала из-за стола, молча подошла и обняла супруга:
– Ладно, только не унывай! Обойдётся, может быть!
Унывай не унывай, но о. Максим пребывал в мрачном расположении духа. В то, что всё обойдётся, ему верилось слабо. Вообще не верилось, правильней будет сказать.
Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ
ПОДЗЕМЕЛЬЯ ЛОВЕРОКА
"Дорогой и любезный моему сердцу Артур! Весьма признателен тебе, что ты не оставляешь всегдашних попечений служения Эллизору на поприще охранения Ловерока и всего Севера, к которым присовокупил и новые усилия по надзору за моим страшим чадом Ролланом. Он юноша благородный, хотя и несколько горяч. Надеюсь, что твоё руководство и суровые условия пограничной службы пойдут ему на пользу, а ты будешь всячески способствовать этому, не забывая держать меня в курсе его слов и намерений. Теперь, к делу. Постарайся любыми средствами (в материальном их выражении можешь не скупиться, я возмещу любые траты, если будет результат) разузнать, где может находиться " Золотой шар " . Если для этого нужно подкупить кого-либо из ха м тов или обров, постарайся действовать со всевозможной предупредительностью, но без насилия и нажима, потому как силой в такого рода проблеме их вряд ли проймёшь, а вот много "огненной воды" или даже зелье, могут сработать. Приближается время Торжества и " Золотой шар " , если мы его найдём, будет очень кстати. Это судьбоносный вопрос! Держи меня в курсе всех проблем и общего хода дел. Твой друг и Великий посвящённый".
"Вот так вот! Держи меня в курсе его слов и намерений!
– с некоторым возмущением думал Роллан, к которому по случаю гибели Артура и попало это письмо собственного отца.
– Что ж, хорошо, коли так, то я сам займусь этим Золотым шаром!"
В подземелья решили идти вдвоём, потому что надежных проводников всё равно не было. Если бы у Роллана спросили, а зачем ему вообще туда лезть, вероятно, он не смог бы толком ответить. Ну, во-первых, давно уже тянуло, только при жизни прежнего главы патруля оказии не представлялось. Теперь же, когда Роллан сам стал во главе патруля, не было уже никаких препятствий. Ну, во вторых, письмо отца, адресованное покойному Артуру, тоже подстегнуло. А сверх того, новый друг и невольный гость Ловерока Оззи легко согласился составить компанию. И в самом деле, не отправляться же под землю одному, в такого рода рискованных мероприятиях обязательно нужен спутник. Причём, надёжный спутник! А Оззи именно таким и являлся, ведь за сравнительно короткое время Роллан успел проникнуться к нему настоящим доверием. Можно сказать, что увидел в нём родственную душ. Хотя Оззи, конечно, был постарше. Вероятно, ему где-то под тридцать. И на лице - шрамы. А с точки зрения юности такого рода возраст, как правило, представляется весьма солидным. Да и сам Оззи был немногословен, как-то внутренне суров, но этим ещё больше располагал к себе Роллана.