Берегиня Иансы
Шрифт:
Потом он прижался своими губами к моим, всего на миг, чтобы сразу же оттолкнуть:
– Уходи!
Словно во сне я перемахнула за борт в черную тихую воду, подняв фонтан брызг. И холодная река с радостью приняла меня в свои объятия, как одиночество охватывает душу, едва-едва вырвавшуюся из его цепких когтей.
– Я найду тебя! – заорал он, когда черная вода уже поглотила меня, чтобы я никогда не услышала его сдавленного крика.
Выбравшись на берег, тяжело дыша, я оглянулась. От корабля в небо уходил серый столб дыма, по палубе метались крохотные черные фигурки.
Надо было идти. Дрожа в мокрой одежде,
– Берегиня, ты все равно не уйдешь! Мы так долго тебя догоняли!
Я налетела на поваленный ствол и кубарем покатилась под уклон, заверещав на весь лес. В какой-то момент пальцы судорожно сжались на тонкой хворостине куста, тело с силой дернулось, и я поняла, что повисла. С шелестом рядом со мной прокатились камни и сорвались вниз. Я опустила голову: под ногами ничего – пропасть. Ладонь медленно соскальзывала. Барахтаясь, я пыталась подняться, но все казалось тщетным. Расщелина словно звала меня вниз, приглашала и умоляла.
Сжав зубы, я попыталась подтянуться, но именно в этот момент надо мной появилось обезображенное лицо наклонившегося Хранителя с желтоватыми змеиными глазами. От неожиданности мои руки сами отпустили тонкие веточки кустика, и с диким визгом я полетела навстречу каменистому дну.
Короткий полет.
Оглушительный удар.
Странная, затопляющая сознание боль… Но тут же отступившая, словно испуганная птичка, спрятавшаяся в кроне дерева.
А в небе, высоко, мерцало неслыханное количество звезд. Далеких и недоступных. Умерших – над умирающей.
Кто сказал, что перед мгновением смерти мы видим всю нашу прошлую жизнь? Какая глупость, право слово. Перед смертью очень-очень хочется узнать, что было бы ПОТОМ.
Я сипло последний раз втянула в себя жадный глоток воздуха… и умерла.
Часть третья
Двое
Высоко в небе, чуть розоватом от восходящего солнца, металась черная точка. Она поднималась все выше и выше, потом падала камнем, расправив крылья летучей мыши, и снова взмывала, будто воздушные потоки ласкали ее.
Там, внизу, где лес резко перечеркивала глубокая каменная пропасть, над хрупкой женской фигуркой со странно, неестественно раскинутыми руками молились пятеро мужчин в черных одеждах. А наверху, у самого обрыва, где свидетели и невольные виновники этой нелепой смерти не могли его видеть, стоя на коленях, рыдал мужчина. Его сильные плечи сотрясались, а руки от бессилия сжимались в кулаки. Он хватал себя за черные, с уже заметной сединой волосы и, кусая губы, плакал как ребенок. Он грозил небу, сыпал проклятиями, он умолял Ее вернуться обратно. Ненавидеть его, презирать, но быть живой. И его черные глаза-вишни, обращенные к слепящему оранжевому диску, были полны отчаяния и боли…
Болотный демон сделал очередной круг, чтобы снова и снова изумиться глупости людей. Девушка не дышала. Пока еще не дышала. Ее голубые глаза, светлые, с черными точками-зрачками бессмысленно глядели в пустоту. И бесу становилось немного неуютно. Почему она не торопилась просыпаться? Он-то знал лучше всех: у нее, как и у демонов, имелась еще одна запасная жизнь…
Я очнулась от собственного крика, будто все внутренности сжались от фантастической боли, закрывшей своим черным телом свет. И ничего, только резкие пульсирующие толчки в груди – там, где раньше незаметно и трудолюбиво билось сердце. А потом обжигающая влага потекла по холодным жилам, заставляя их расправляться…
Свернувшись клубком, я заорала так, что горло стало саднить, а внутри головы начали взрываться тысячи крохотных частиц. Но боль никуда не уходила, только накатывала еще сильнее и сильнее, будто разворачивалась спираль.
Все закончилось резко и в один момент. Глаза, больше не подчиняясь мне, сами открылись и стали смотреть. Пустой сферический зал, серые стены, облицованные мрамором, когда-то, вероятно, сверкавшим и удивлявшим своей девственной чистотой. Казалось, что все залито белым светом, падающим из отверстия на сферическом потолке.
Внезапно меня охватила дрожь. Тело сотрясалось в лихорадке, даже зубы стучали. Мертвый камень алтаря, на котором я лежала, холодил обнаженное тело.
Я ничего не помнила и не понимала. Что за странное место? Откуда я здесь? Кто я? Память походила на глубокий темный колодец – где-то внизу плескались воды воспоминаний, но до них было так невыносимо далеко.
Зал опоясывали стройные изящные колонны, кое-где выщербленные и разъеденные черными жилками плесени. Непонятным мне, но до боли знакомым движением я вытянула руки. Пальцы мои, длинные, изящные, но с обгрызенными почти до мяса ногтями, казались совсем чужими.
И все вокруг выглядело невероятным, будто бы я пребываю в бесконечном пустынном сне.
Ступни обожгло холодом пыльных плит. Наступать на них было неприятно – словно везде прятались мелкие невидимые камушки, которые впивались и кололись. У подножия каменного ложа валялось одеяние. Нагнувшись, я подняла его – длинный широкий балахон, окутавший меня до самых пяток.
Оглядевшись, я обнаружила темный прямоугольник выхода. Ноги сами устремились к нему, будто бы что-то глубоко внутри меня подсказывало – нужно идти именно туда. Шаги разносились по гулкому пространству легкими шорохами. Сама себе я казалась бестелесным призраком, живущим здесь уже многие-многие столетия.
Узкий коридор был залит серой мглой, разбавленной светом, льющимся из прохода. И вместе с острыми белесыми лучами врывалась примесь навязчивого сладкого аромата – дурманящего и такого знакомого. Так пахнет магия, подсказало что-то внутри. Магический жасмин – два слова вспыли в ясном и звонком сознании откуда-то из глубин крепко заснувшей памяти.
И там, снаружи, из розоватой купели горизонта поднималось прекрасное солнце, и далеко на разделе неба и земли уже расцветала лазоревая полоса. Рассвет чаровал свежестью и невинностью нового дня. Яркие запахи, такие родные и знакомые, окутывали невидимым коконом. От моего прибежища – храма – разбегались деревенские домики, отделенные от усыпальницы большой площадью, выложенной мелкими плитками с кое-где проклюнувшимися зелеными травинками. И как нелеп казался окружающий сельский пейзаж, как диссонировал со стройным мраморным зданием.