Берегись ястреба
Шрифт:
Они держатся друг друга и на службу всегда нанимаются отрядами или группами. Сделку заключает командир. И они никогда не смешиваются с теми, кому служат.
Вначале Тирте показалось, что врожденное презрение к женщине не позволит ему ответить, что у нее вообще не будет возможности предложить работу. Но наемник после долгого молчания ответил:
— Я «Пустой щит». — Голос был лишен эмоций.
И он его не повышал, хотя Тирта прекрасно услышала.
— Мне нужен проводник… проводник в горах… и воин… — Она сразу перешла к делу. Девушке не нравилось, что он разглядывает
— Я ищу службу… — Снова ровный голос. Она словно разговаривает с человеком из металла, лишенным эмоций и цели. Неужели то, что привело его сюда, превратило в пустую оболочку бойца, каким он был когда-то? На такого она не может тратить свои скромные средства. Но доспехи у него в хорошем состоянии. Тирта взглянула на руку с когтями. Каждый раз, как видела ее, она казалась все более опасной.
Тирта оглянулась вокруг, потом снова взглянула на воина, стоявшего неподвижно, как столб.
— Есть лучшие места для разговора. Я остановилась в гостинице… В общем зале слишком много народа, но на конюшне…
Тут он сделал первое настоящее движение и кивнул. Потом повернулся, подобрал сверток из одеяла, положил себе на плечо, придерживая когтем. Они направились в конюшню, где Тирта оставила свою кобылу. В ее стойле девушка уселась на тюк сена и взмахом руки предложила спутнику сделать то же самое.
Она решила, что с ним лучше говорить прямо. Это подсказывал ей инстинкт, на который она привыкла полагаться за последние четыре года. Она имеет дело с человеком, испытавшим все невзгоды судьбы, но не изменившим себе. Он может сломаться, но не согнуться.
Да и сломать его вряд ли удастся. Чем больше девушка разглядывала его, тем больше убеждалась, что это боец, с которым нужно считаться.
— Мне нужно пройти через горы — в Карстен, — резко сказала девушка. Она не обязана объяснять ему причину. — Старые дороги и тропы исчезли. К тому же там люди без хозяев. Я умею пользоваться оружием и жить в дикой местности.
Но не хочу заблудиться и погибнуть до того, как исполню то, что должна.
Снова он ответил кивком.
— За двадцать дней службы я заплачу два веса золота — половину авансом. Лошадь у тебя есть?
— Там… — Не очень-то разговорчив. Он указал когтем на стойло, через два от того, в котором жевала сено Вальда.
Тоже горный пони, чуть выше и тяжелее, чем ее кобыла. Грива лошади коротко подстрижена, на спине седло с раздвоенной лукой, на которой обычно сидит сокол. Но птицы не видно.
— А где твой сокол? — решилась она спросить.
На девушку пахнуло холодом: должно быть, она затронула запретную тему, ступила на дорогу, где нет места для нее и вообще для женщин. Так показалось ей в то мгновение. И Тирта испугалась, что излишнее любопытство положит конец их переговорам. Хотя она задала совершенно естественный в таких условиях вопрос.
— У меня нет сокола… — Невыразительным голосом ответил воин.
Может, именно этим и объясняется его одиночество.
— Условия тебя устраивают? — она постаралась говорить холодно и властно.
— Двадцать дней… — Он говорил так, словно рассуждал про себя о чем-то другом. — А после этого?
— Посмотрим, когда придет время, — Девушка встала и протянула руку для рукопожатия, закрепляющего сделку. Вначале ей показалось, что он подаст металлический коготь. Рука его дернулась, словно такое движение для него привычней. Но он протянул свою настоящую руку.
Придя в конюшню, девушка расстегнула свой пояс.
Теперь она достала из него золотой диск. Сокольничий торопливо отнял руку, и Тирта протянула ему монету. Он подержал ее в руке, словно взвешивая, потом кивнул в третий раз.
— Мне нужно купить припасы, — отрывисто сказала Тирта. — Но я хотела бы выйти из города сегодня же, несмотря на бурю. Согласен?
— Я согласился нести службу Щита… — начал он и замолчал, словно в голову ему пришла новая мысль. — А какой герб мне носить?
Она поняла, что старый обычай еще жив, по крайней мере, для этого сокольничего. «Пустой щит», нанимаясь на службу, принимает герб Дома, которому служит. Тирта мрачно улыбнулась, достала меч и поднесла к лампе, которую зажег конюх, чтобы разогнать темноту ненастья.
Рисунок потертый, но хорошо виден: голова кричащего ястреба, бросающего вызов людям и миру.
— Дом Ястреба, сокольничий. Похоже, у нас есть кое-что общее, хотя я не могла бы сосчитать, сколько лет Дом Ястреба лежит в развалинах.
Он чуть наклонил голову, как будто хотел получше рассмотреть герб. Затем взглянул на нее.
— Кто говорит от имени Дома?
Снова она улыбнулась, и улыбка ее стала еще более мрачной и горькой.
— Я говорю от имени Дома, сокольничий, потому что я и есть Дом, и Кровь, и все родичи, оставшиеся на земле. Пока никто не научился призывать души на семейный сбор. Ты защищаешь герб Дома Ястреба, а Дом Ястреба — это я.
С этими словами она повернулась и ушла, чтобы закончить подготовку к делу, которое задумала много лет назад.
2
Яростный ветер дул всю первую половину дня.
Путники кутались в плащи и с трудом заставляли лошадей двигаться по дороге, которая все время поднималась и в полумиле от Ромсгарта превратилась в еле заметную тропу. С самого начала сокольничий привычно двигался впереди, ехал он уверенно, и нанимательница убедилась, что он знает запутанные пути высокогорья.
Но по этой тропе двигались они недолго. Вскоре после того, как они ступили на нее, сокольничий остановился, поджидая, пока Тирта поравняется с ним, и произнес первые слова с тех пор, как они выехали из города.
— Ты хочешь двигаться незаметно?
Он не спрашивал, зачем она едет на юг, а она не собиралась объяснять. Но, по-видимому, отчасти он догадывался о причине.
— Ты знаешь другой путь?
Она снова с растущим раздражением заметила, что он видит ее лицо, а она не может разглядеть его.