Береговой ветер

Главное - дул береговой ветер. Иначе Санька, ученик третьего класса, непременно пошел бы на занятия.

Все последние дни на море была зыбь; рыба боялась, чтобы ее не убило о скалы,

Бродить одному с утра до вечера по безлюдному берегу моря было бы жутко; кроме того, по дороге, может случиться, нападут ученики других училищ, рыбу отнимут и самого изобьют - и Санька решил пригласить к себе в компанию своего одноклассника Митьку.

Было около семи часов утра, когда оба они стояли на Загородной улице, у ворот дома Митьки. Санька, коренастый крепыш двенадцати лет, с широким краснощеким лицом, с розовым облупившимся носом, с белыми, выгоревшими от солнца вихрами и с бойкими, острыми глазами. Митька, десяти лет, худенький, тоненький, на согнутых спросонок ногах, с остреньким носом, с цыгански-черным от загара лицом.

Санька, одной рукой делая энергичные жесты, а другой дергая и крутя несчастную пуговицу, пойманную на груди у товарища, выпаливал одно за другим энергичные, соблазнительные слова.

–  Митя!
– ласково выговаривал он, засматривая товарищу в самые глаза.
– Митя! Вот, брат, сегодня погодка! Вот море! Вот море! За целое лето не помню такого моря! Так и застыло! Как масло! Так и стоит!

Не шелохнется! Как в чашке! Сегодня можно во каких ершов нахватать! А бычков! А рулен! А горбылей!

А ласкирей!.. Митя, идем?

Митька, только что вставший с постели, был еще заспан и вял, но слова Саньки сразу вдохнули в него жизнь. Он выпрямился, повернул узкое настороженное лицо в сторону моря и, зашевелив тонкими ноздрями, казалось, уже улавливал в утреннем воздухе соленые морские запахи.

–  Черногор дует, - произнес он тоном старого моряка.
– Теперь вся рыба на мелком. И дно хорошо видать: где колдобина, где трава.

Санька, взвизгнув, подпрыгнул от радости.

–  А об чем же я тебе говорю!
– вскричал он с торжествующей улыбкой.
– Об чем же я тебе и говорю, Митя! Сейчас вся рыба на виду. Подходи и бери!

Подходи и бери! Бежи же скорее, Митя, за удочками, бежи!

Но Митька не трогался с места. Серьезный, он искоса кивнул на свой дом и тихо сказал:

–  Отец дома.

–  А отец откудова узнает? Ты делай, как я делаю. Бери книги, будто идешь в класс, а сам оставь их у соседей, а после ловли, на обратном пути, возьмешь… Мить, не трать зря время. Идем скорее! Люди, наверно, уже сидят на деле и наловили помногу, а мы только еще собираемся. Глянь-ка, где уже солнце!

Митька, не отрываясь от своих дум, пощурился на восходящее солнце.

–  И правда, что поздновато, - сказал он.
– Рыба уже наелась вся. И потом как раз в этот час ребята идут в школу, встретятся с нами, потом расскажут всем, почему мы не были в классе… Соберемся лучше в другой раз, пораньше!

Санька от таких вздорных речей товарища расхохотался резким, деланым смехом:

–  Не бойсь, брат, ребята не расскажут! Ребята сами ходят: кто за рыбой, кто за ежевикой, кто за кислицами, кто куда. И потом… во!

И Санька пригрозил ребятам кулаком.

Во взбудораженных мыслях Митьки все время происходила борьба. Пойти - боязно: отец убьет! Не пойти - глупо: погодка редкостная, каких, может, уже не будет, и главное - дует береговой ветер! Теперь, при этом ветре, на море такой штиль, что дно даже на глубине видать как на ладони.

–  Тебе хорошо, - сказал он.
– У тебя отец хороший.

–  У меня отец такой, - с гордостью проговорил Санька, - если много поймаю, не лупит. Крепко уважает юшку с ершов.

–  Айда!-твердо произнес наконец Митька, побледнев от волнения, и бесповоротно махнул рукой, точно решил идти на смерть.
– Идем!

У Саньки от радости перехватило в горле, и он, завертевшись на месте, быстро заговорил:

–  Митя, чтобы нас не встретили вместе, мы пойдем врозь: я вперед, а ты потом. А у Голубиной почты сойдемся: там нас мало кто знает. Айда! Бежим скорее собираться в дорогу, а то утренний клев пропустим!

Состроив плутовскую гримасу, он пригнулся и, точно нацеливаясь броситься на кого-то, растопырил руки, сорвался с места и, как велосипед, покатил в золотистую даль солнечной улицы, спеша домой за удочками.

–  Ур-рраа!
– орал он во всю глотку, вздымая вокруг себя быстрыми ногами облака пыли.
– Ур-рраа!

Он несся точно на крыльях, подпрыгивая на пригорках, как резиновый мяч, и по пути звонко шлепал ладонью по затылкам зазевавшуюся детвору, зашвыривал на крыши их картузы, рявкал в уши встречным старухам, разгонял кур, пугал собак и в восторге барабанил быстрыми пальцами в оконные стекла незнакомых домов.

–  Чтоб ты провалился, арестантюга!
– кричала вслед ему какая-то хозяйка, созывающая среди улицы разогнанных им кур: - Тип-тип-тип… Чтоб тебя холера взяла, проклятого! Тип-тип-тип…

От сознания своих проказ Саньке бежалось еще быстрее, было до дрожи жутко и до безумия весело. Впереди его ожидал еще целый день - целый день!
– безгранично свободной жизни, обещающей еще и не такие радости. Как много всего на свете и как хорошо, как интересно жить!..

А улицей ниже, в своем слободском домишке, в таком же бурном настроении собирался в дорогу Митька. Дрожащими руками он укладывал в сумку рыболовные принадлежности и сильно торопился.

Миновав долгую постылую степь и скатившись по красному глинистому обрыву к самой воде, Митька и Санька медленно зашагали по пустынному берегу моря. Заплетающиеся ноги увязали в песке и спотыкались о камни. Усталые лица были серьезны и напряженны.