Беременна в расплату
Шрифт:
Мясо. Я просто мясо, которое приготовили на убой.
А я и есть просто мясо.
Не помню. Ни хрена не помню, что было после того, как постучался в эту дверь.
Пошевелиться почти не способен.
Иногда открываю глаза, и вижу деревянный потолок. Узкие стены тамбура, словно меня уже в гроб поместили.
Хрустящую белоснежную подушку и такие же простыни, уже измазанные моей кровью и гноем из незатянувшихся ран.
Глухо рычу, сжав зубы.
Бешено. Одержимо. До одури хочется
И вот он стакан. И графин с блаженной влагой.
Совсем рядом. Только протянуть руку. На тумбочке впритык к постели.
А я не могу.
Ни хрена не могу.
Только чувствовать, как подыхаю. Как в глотке и во рту все пересохло хуже проклятой пустыни и не песок, а мои легкие, кажется, песком хрустят на зубах.
И ненавижу.
Ненавижу это проклятое бессилие. Ненавижу еще сильнее, чем жажду, от которой выворачивает все внутренности наружу.
Что может быть худшим проклятием? Чем невозможность пошевелиться?
И каждый раз проваливаюсь в темноту. Снова и снова. Сжав челюсти и кулаки до хруста.
И тогда чувствую, как кто-то поднимает голову.
Губы обжигает ледяной спасительной влагой.
Касается тела. Проводит чем-то мягким. И вот тогда начинаю ощущать боль. Сдертую кожу, что кусками с меня обрывалась. Только тогда, когда тело получает свои спасительные глотки.
И боль отходит, но остается темнота. Темнота и это проклятое бессилие.
Они выходят, громко хлопая дверью, а я снова только и способен, что скрипеть зубами.
Дьявол!
Бой простив десяти?
Я выдержу. Я зубами кадыки им выгрызу. Хоть всему войску.
Им нужно зрелищ?
Они их получат. Кровавые зрелища. Такие, что весь ринг этого Анхеля зальют реки чужой крови.
Такие получат зрелища, что еще годы содрогаться будут.
Потому что я встану.
Встану ради того, чтобы найти тех, кто меня забросил в это пекло.
Дьявол? Демон? Так они между собой меня называли?
Оооооооооо!
Эта пустыня и правда превратила меня в самого настоящего дьявола!
И нечеловеческая злоба, ярость и жажда напиться крови врагов меня поднимет с этой проклятой постели!
Они хотят увидеть на ринге смерть? Они ее получат! Только уж точно не мою!
14 Глава 14
Рычу сквозь сжатые до хруста челюсти, заставляя это деревянное тело пошевелиться.
Боль адская. Как будто из меня вынули все кости. Переломали и снова всунули обратно.
Резко вскидываю руку вверх.
Впиваюсь в кожу зубами, чтобы заставить себя очнуться. Вынырнуть из этого дикого марева. Дурмана, что словно плотным туманом застелил мозги.
Чтобы переключиться с адской боли, выворачивающей даже внутренности.
Иногда только так и нужно. Даже с собственным телом.
Как
Дать понять, что будет слушаться. Даже если ему больно или смертельно страшно. Потому что иначе будет еще хуже. Еще больше боли. Дать понять, что выбора и вариантов нет.
Заставляю себя подняться.
Покачиваясь, чуть не валюсь обратно.
Ноги словно не мои, а две культи неживые. Деревянные.
Но я упрямый. Я не превращусь в ни на что несспособное желе! И неподвижным инвалидом тоже быть не собираюсь!
Упираюсь обеими руками в стену.
Ползу. Ползу вперед, буквально рухнув на нее.
Три метра тамбура кажутся длинней, чем вся пустыня раньше.
Но я их прохожу.
Вползаю на негнущихся ногах в коридор.
Мышцы горят так дико. Будто их из меня вырывают с каждым движением, с каждым шагом!
И каждый шаг как подвиг, после которого хочется свалиться без сил.
Красные всполохи перед глазами даже от такого смешного усилия!
Ненавижу. Ненавижу слабость во всех ее проявлениях. У чужих слабость прощать нельзя. Слабаки самые страшные люди. Те, кто на шею сядут. Если пожалеть и за все благодеяния нож воткнут в спину. И оправдают себя собственной слабостью. Всегда оправдают.
Оправдывать нельзя. Нельзя прощать. Эти уроды говорили о богах и дьяволах. И кто-то скажет, что мудачье. Что по божьему нужно понять. Помочь слабому. Принять оправдания и дать прощение.
А ни хрена.
Не по-божьему такое.
Ведь слабость хуже подлости. Хуже предательства! Хуже всего!
И если прощать и возиться, если сразу в кипящий котел не забросить, снова и снова такие будут сваливаться на шею. Снова и снова вонзать нож в спину. И проворачивать там. Сто раз проворачивать, наблюдая, как ты подыхать будешь!
Сжимаю зубы еще сильнее. Закусываю щеку изнутри.
Все можно понять и простить. Кроме слабости. Ненависть, измену, убийство.
Все!
И эту проклятую слабость я из себя должен вытравить! Должен победить! И это важнее, чем выстоять против десяти бойцов на ринге, которых мне уготовили! Важнее всего! Иначе какой смысл в том, что я выжил?
Проползаю коридор.
Заставляю себя оттолкнуться от стены.
Пусть и шатает.
Пусть ноги словно рассыпаются. А через каждый шаг я с грохотом валюсь в сторону, бьюсь со всего размаху о стены узкого коридора.
Я должен. Должен.
Вот и ванная.
Тяжело опираюсь об умывальник. Приходится остановиться. Блядь, чтобы отдышаться и отдохнуть!
Набираю полные пригоршни ледяной воды.
Пью. Дико. Жадно. Адски ненасытно.
Похоже, вот этого я из себя уже никогда не вытравлю.