Берендей
Шрифт:
Отец никогда не кричал на него и уж тем более никогда не поднимал на него руку. Конечно, Берендей рос нормальным, шебутным мальчишкой, ему случалось безобразничать. Но отец всегда умел сделать так, что ему становилось стыдно. И после этого не возникало желания повторить шалость.
Как-то раз он вернулся из школы домой с замечанием в дневнике: «Обидел девочку». Он не боялся показывать дневник отцу. Разве что самую малость. Отец говорил, что не стоит бояться потерять чье-то уважение. Надо бояться потерять уважение к себе.
– Ну,
– спросил отец, мельком заглянув в раскрытый дневник.
– Я ей подножку подставил… - засопел Берендей.
– А она бежала?
– Да.
– Она упала, и ей было больно. Так?
Берендей кивнул. Он и предположить не мог, что ей было больно.
– Подставлять подножки вообще - это низкий поступок, из разряда мелких подлостей. Как правило, совершается людьми слабыми, которые в открытую действовать бояться. А теперь представь себе: ты бежишь, спотыкаешься и падаешь у всех на глазах. Падаешь смешно, и все вокруг смеются. Так было?
– Так.
– Представил себе, что бы ты при этом почувствовал?
– Да.
– Ей было не только больно, но и стыдно. Она, наверное, даже заплакала.
– Нет! Она била меня портфелем по голове!
И тут же вспомнил, что в ее глазах и вправду стояли злые слезы.
– Молодец девочка. Надеюсь, драться с ней ты не стал?
Берендей покачал головой. Он не дрался с девчонками.
– Послушай, - спросил он у Андрея, когда они вернулись в кухню и сели за стол, - неужели тебе нисколько не хотелось испытать себя?
Андрей равнодушно пожал плечами.
– Неужели ты, когда читал книги о поединках, не пытался представить себя на месте дуэлянтов?
– Может, и представлял. Только это были честные дуэли, а не то, что у нас с тобой.
– Да? По-моему, я предложил равные условия.
– Ага! Сам сказал, что белке в глаз с тридцати метров попадаешь. А сам предложил двадцать. Ну, и в чем равенство?
– Так я в белок из мелкашки стреляю, она нарезная. А из двустволки с десяти метров в человека попасть совсем несложно, раза в четыре легче, чем с двадцати. Так что было честно. Я не знал, будешь ли ты в меня стрелять, а ты не знал - буду ли в тебя стрелять я. Тебе было тяжелей только в одном: у тебя был первый выстрел.
– Глупость это какая-то… - пробормотал Андрей.
– Не знаю, - пожал плечами Берендей, - может, и глупость. Но ведь ни у тебя, ни у меня, скорей всего, уже никогда не будет такой возможности.
– Ты что, жалеешь, что не убил меня?
– вспылил Андрей.
– Мог бы просто оставить меня медведю. Если я тебе так мешаю.
– Да не мешаешь ты мне, - усмехнулся Берендей, - неужели ты еще не понял?
Он поставил чайник и достал засохшие сушки.
– У тебя завтра экзамен?
– Откуда ты знаешь?
– не понял Андрей, а потом сообразил и сник.
– Да, в одиннадцать.
– Я предлагаю тебе остаться до утра. Если честно, мне бы не очень хотелось сегодня еще раз встречаться с…
– А он может там до сих пор нас караулить?
– Андрей вжал голову в плечи.
– Да запросто.
– Боюсь, тогда мне придется воспользоваться твоим гостеприимством, - пробормотал он, - вот только мама с ума сойдет. От тебя нельзя позвонить?
– Неа.
– Жаль.
– Действительно жаль, - буркнул себе под нос Берендей.
– Ты есть не хочешь?
Андрей покачал головой.
– А я бы перекусил, - сказал Берендей и хотел открыть подпол, но тут увидел за окном свет фар: кто-то повернул с дороги к его дому. Он выглянул в окно, но машины не разглядел - дальний свет бил в глаза.
– Кто-то приехал, - сообщил он Андрею и пошел на крыльцо.
Фары погасли: не заезжая во двор, у изгороди остановился огромный джип. Мотор замолчал, и с водительского сиденья тяжело вывалился грузный, неуклюжий человек.
«Ба, да это большой босс», - догадался Берендей. Вот с кем ему по-настоящему тяжело было бы говорить… Во-первых, большой босс почему-то провоцировал Берендея на грубость, а во-вторых, Берендей слишком жалел его, чтобы эти провокации ему не прощать.
Скоробогатов молча подошел к крыльцу и так же молча пожал Берендею руку. Берендей кивнул, приглашая его войти.
Он осунулся и похудел за эти пять дней. Подбородок подтянулся, щеки перестали свисать, а яркие и без того глаза стали глубже и нехорошо блестели, как у одержимого. Он уже не откидывался назад, а, наоборот, ссутулился и поник. Теперь его трудно было бы назвать большим боссом.
Берендей жестом пригласил его за стол, и Скоробогатов не заставил себя упрашивать.
– Я приехал убить медведя, - начал он без предисловий.
Берендей вздохнул. Если бы это было так просто!
– Я вас понимаю, - только и смог сказать он.
– Боюсь, ты плохо меня понимаешь, - махнул рукой Скоробогатов.
– Скажи, он вправду оборотень?
– Не знаю… - Берендей замялся.
Но тут некстати вмешался Андрей:
– Да!
– Так, - Скоробогатов слегка распрямил плечи и кивнул Берендею: - ты - молчи, ты все время врешь. Говори, пацан.
Берендей смутился. Вообще-то он очень редко врал.
– Я видел, как он превратился в медведя. Он голосовал на дороге, и я остановился. Он превратился в медведя и скинул мою машину в канаву.
Скоробогатов повернулся к Берендею:
– Ну? И дальше будешь врать?
– Нет, - Берендей вздохнул.
– У меня винтовка, с оптикой. Калибра 7,62. Хватит, как думаешь?
Берендей усмехнулся бы, если б не ощущение предстоящей трагедии:
– Он вчера вышел против шести карабинов этого калибра и двустволки двенадцатого калибра. И убил четверых.
– У меня серебряные пули, - мрачно сообщил Скоробогатов.
Берендей бы рассмеялся, но было не до смеха.
– Ему все равно. Хоть золотые. Поверьте.