Берестяга
Шрифт:
— Чего басишь, очкарик? Этого захотел? — Сенька сунул к Сашиному носу кулак.
— Не пугай! — Саша резким движением отвел его кулак. — Не из пугливых!
Таня в это время склонилась над Прохором и помогла ему встать. Петька Нырков по-прежнему пытался вырваться. Прохор, все еще морщаясь от боли, шагнул к Сеньке. Трус-старший видел, что положение его ухудшилось. Он призывно свистнул. Его подручный Ленька Клей поспешил на выручку, но ему преградила дорогу Таня.
— Ты чего? — оторопело спросил Клей девочку.
— А
— Отойди, тебе говорят, а то стукну!
— Попробуй!
Трус решил воспользоваться замешательством и бросился на Лосицкого, но тут же упал от сильного удара в подбородок. Не теряя времени, Саша поспешил выручать Ныркова. Увидев это, Петькины охранники бросили его и удрали. А за ними побежали с поля боя Ленька Клей и Юрка Трус.
Сенька остался один против четверых. Он лежал на снегу, защитив лицо и живот, и все требовал:
— Ну, бейте! Бейте! Ну?..
— И набьем, если надо будет, — сказал Саша. — А сейчас вставай и убирайся отсюда.
Сенька встал и, озираясь, пошел в сторону интерната. Отойдя на почтительное расстояние, он остановился, потряс кулаком и крикнул:
— Мы еще посчитаемся!
Саша сделал вид, что хочет догнать его. Трус пустился к интернатскому крыльцу. Петька Нырков проводил его свистом.
Таня, Лосицкий и Петька дружно засмеялись. Только Прохор был мрачен. Он очень переживал, что Таня видела его побежденным. Что она теперь о нем подумает? Берестяга готов был провалиться сквозь землю от стыда.
— Проша, ты что такой мрачный? — спросила Таня. — Все еще больно?
— Нет, не больно.
— Тогда не хмурься. — Самарина достала чистенький носовой платок и вытерла следы крови у Прохора на щеке. Щека от этого порозовела. Таня незаметно погладила Прохора по щеке и тут же отдернула руку. Берестяга растерянно поглядел на девочку и опустил глаза.
Саша ничего не заметил или сделал вид, что не заметил, а Нырков понимающе улыбнулся.
— Если бы, Берестяга, сзади Ленька Клей не налетел на тебя, ты Трусюгу одолел бы, — сказал Петька. — Я ведь все видел, да упредить тебя не мог: рот мне зажали.
Прохор был так благодарен Петьке за его слова.
— Мне б, дураку, не оглядываться, — посетовал Прошка, а потом махнул рукой и улыбнулся.
По дворам быстро разнеслась весть, что из района приехали трое собирать теплые вещи для фронта. Весть была верной. Подтверждая это, ударил в «рельсу» колхозный сторож Скирлы.
И в каждом доме обязательно кто-нибудь сказал:
— Скирлы зазвонил…
А кто-нибудь обязательно спросил:
— Чего вызваниват?
— На собрание.
Колхозники собрались в клубе. Одни женщины и старики да несколько парней, пришедших вместо своих матерей.
Обычно перед колхозным собранием в клубе бывало шумно: смех, остроязыкие шутки, подковырки, легкие перебранки. Где же еще, как не перед собранием вдоволь
Собрание открыл председатель колхоза Трунов. Он коротко рассказал, что для фронта сейчас очень нужны теплые вещи и что вещи эти, возможно, попадут к тем, кто ушел на войну из родного села. Председатель хотел еще что-то говорить, агитировать, но его перебила бабка Петьки Ныркова.
— А ты нам антимонию не разводи. Нечего нас агитировать. Скажи, куда вещи приносить. Мы с дедом своим даем полушубок, валенки да пару рукавиц. Мало? Еще прибавим бельишка нательного… Не замерзать же в окопах моему соколику. — Бабка засморкалась в кончики платка и села на место.
И сразу же женщины закричали все разом, поддерживая старуху Ныркову.
Председатель поднял свою единственную руку и подождал, когда колхозницы утихнут.
— Спасибо вам, — сказал растроганный Трунов. — За всех, кто сейчас стоит насмерть под Москвой, спасибо, — и он поклонился женщинам. — А вещи будем собирать по дворам, согласны?
— Согласны! — дружно ответили ему.
— Вот, пожалуй, и все. Собирать вещи будут товарищи из района и секретарь сельского Совета.
Василий Николаевич Трунов председательствовал в Ягодном третий месяц. Под Смоленском политруку роты Трунову оторвало руку. Его отправили в тыловой госпиталь в Горький. После госпиталя Трунова демобилизовали из армии по чистой. В Ельню, где жила мать, Василий Николаевич поехать не мог: там были немцы. В Горьком Трунов оставаться не захотел. Попросился в какой-нибудь дальний район, в деревню.
Василию Николаевичу предложили поехать в Ягодное председателем.
Трунов засомневался, но в конце концов решился.
В Ягодное его повез председатель райисполкома Макаров. Василий Николаевич считался человеком завидного роста. А Макаров был выше Трунова на две головы. Плечистый, большеголовый, мрачный.
В тулупе Макаров вообще казался великаном.
— Не бойся, довезет, — сказал Макаров, усаживаясь в санки.
И, словно поняв хозяина, жеребец Металл резко рванул с места санки.
— Держись, — засмеялся председатель райисполкома.
За городом в лицо ударил жгучий ветер. Трунов спрятал лицо в воротник тулупа. Овчина пахла стылым и щекотала нос. И вдруг у Трунова нестерпимо заныли пальцы, пальцы, которых давно не было… Трунов проснулся и никак не мог сообразить, что с ним происходит. Только что он ехал в вагоне санитарного поезда. В вагоне было жарко, шумно. И Трунов еще слышал стук колес… Василий Николаевич открыл глаза. Снова овчина защекотала нос. Теперь Трунову ясно было, почему приснился поезд. Из-под копыт Металла летели комья и ударялись о передок.