Берестяга
Шрифт:
Часто цыбинские квартиранты говорили на непонятном языке. Анна внимательно прислушивалась к чужой речи и беспомощно пожимала плечами. «Лопочут, словно «немцы», — удивлялась она. Однажды не выдержала и спросила:
— Это по-каковски говорите-то?
— По-французски.
— Вона что, — поразилась Анна, — по французски. Мудреный язык. Ничего не понимаю.
— Вы нас извините, Анна Кирилловнна. Это мы для практики, чтобы Саша не забыл языка.
— Ну, а к чему ему язык-то ненашенский?
— Будет. Чем больше человек знает, тем жить ему легче.
— Это понятно.
И вдруг Ольга Евгеньевна решила: «А что, если начать учить языкам Анниных ребятишек?»
— Анна Кирилловна, хотите, я буду учить и ваших ребятишек?
— Какая же мать не захочет, чтобы ее детей учили хорошему. Только…
— Что только?
— Сколько это стоить будет?
— За что же вы меня обижаете, милая? Мы неоплатные ваши должники. Живем нахлебниками, а вы еще о какой-то плате речь ведете…
Так с того раза и начала Ольга Евгеньевна учить цыбинских ребятишек французскому языку… И словно, не учила она их, а играла с ними в игру интересную. Все пятеро залопотали понемногу. И Анна старалась запомнить слова странные. И чудно же ей было, когда понимать кое-что стала.
Профессорша же за стол начнет звать — по-французски, ложку попросит — опять на чужом языке.
Анна долго крепилась, а однажды не вытерпела и сама по-французски: «Идите все к столу». Ребятишки от восторга захлопали в ладоши. Анна смутилась. Покраснела.
— Небось, скажете, совсем дурочка деревенская из ума выжила.
— Что вы, Анна Кирилловнна! — загорячился Саша. — У вас прекрасно выходит, — и уже по-французски добавил: — Спасибо, мадам, за приглашение. Охотно садимся за стол.
Анна поняла и замахала на Сашу рукой.
— Еще чего скажет! «Мадам». Какая же я мадам? Я баба, простая русская баба.
Слух, что вся цыбинская семья учится говорить не по-нашенски, быстро разбежался по селу. Трудно что-нибудь скрыть в деревне от соседей. Один узнал — узнает вся округа.
Первыми проболтались близнецы. Вышли на горку с салазками. Катаются и песенку французскую поют.
Услышали другие ребята, спрашивают:
— Эй вы, кошкины братья (почему-то так звали в Ягодном близнецов), какую песню поете?
— Французскую, — ответила курносая хвастушка Зина.
— Будет врать-то! «Хранцузскую», — передразнили Зину.
— А мы не врем, — вступился за сестру Вася. — Такие во Франции поют.
— Французы — это немцы? — спросил мальчика его приятель-одногодок.
— Не. Наша Ольга Евгеньевна говорила, что французы во Франции живут… И еще в Париже.
— А они за нас?
— За нас. Только их немец победил.
— Васька, скажи еще что-нибудь, как немцы французские говорят.
— Я иду гулять на улицу.
— Х-хы, х-хы-ы. Что сказал?
— Я иду гулять на улицу.
— Во здорово! Как настоящий.
Маленькие приятели Зины и Василия, вернувшись с улицы, конечно, рассказали родным о том, что цыбинские ребятишки умеют говорить на чужом языке. А на следующий день ягодинки уже расспрашивали председательшу, кто да как научил ее ребят разговаривать по-иностранному, Анна рассказала.
— Теперь они от тебя, Анюта, что угодно скрыть смогут, — сочувственно сказала старуха Кутянина, мать Дуси Кутяниной. — Промеж себя чего хочешь полопочут, а ты только глазами хлопай.
— Ничего, бабк, что не надо не налопочут: я сама все понимаю.
— Может, и сама говорить, как французы, умеешь? — полюбопытствовала шабриха Анны, солдатка Марья. И, отвернувшись от Цыбиной, подмигнула ягодинкам, что означало: «Вот я ужо ее подковырнула!».
— И сама, коль надо, поговорю, — ответила на подковырку Анна.
— Ну? — поразилась старуха Кутянина. — Ври больше.
— Дорогие дети, пора садиться за уроки, — робея, произнесла Анна французскую фразу.
— Господи, спаси и помилуй! — Старуха Кутянина перекрестилась. — Что творится на белом свете. По-нашему обозначь, что сказала.
Анна перевела. Женщины от удовольствия загалдели. Вплотную обступили Цыбину и стали упрашивать еще покалякать. Несколько дней в каждом доме то и было разговоров, что о французах Цыбиных. Потом говорить об этом перестали, а прозвище «иностранцы» так навсегда и осталось за всеми, кто происходил из семьи Цыбиных…
Таня и Прохор молча дошли до «иностранцев». Обмели на крыльце валенки. Постучали. Хлопнула дверь. Кто-то вышел в сени.
— Кого надо?
Прохор узнал голос хозяйки.
— Отопрись, тетка Анна, это я, Прохор Берестняков.
— Заходи проворней, а то холоду напустишь. Да ты не один.
— Квартирантка наша.
— Сама, чай, догадалась. Что приволок-то?
— Лыжи Саньке.
— Лыжи, говоришь, Саньке? А кто, вражененок, слепым его сделал? Не знаешь?
— Ладно, не ори, тетка Анна. Принесли мы ему очки.
Все «иностранцы» сидели за столом. Прохор и Таня поздоровались и остались стоять у порога.
— Раздевайтесь, чего, как христославцы у порога-то остановились? — грубовато сказала Анна. — Ужинать с нами.
— Спасибо за приглашение, — ответил за двоих Прохор. — От стола только. Мы на минутку к Саньке.
— Ладно, на минутку. Раздевайтесь. А что у тебя в кульке-то?