Березовый сок. Рассказы
Шрифт:
— А зачем работать, дед? Я не работаю, а смотри, и сыт, и пьян каждый день. И Господь наш в Евангелии говорил ученикам своим, что вы, мол, кто со мной пойдет, чтобы ничего с собой не брали: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут… и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?»
— Оно-то так, да в народе говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай!» — возражал дед.
Умный был Валентин, начитанный: тоже по вечерам, хоть и с водкой, а все книжки читал. Никак его дед переспорить не мог, что, как сам жизнь прожил, так и другим надо ее в поте
Так и жили в деревне: втроем летом — зимой вдвоем.
Как-то в зимний вечер дед с Валентином сидели в дедовой избе, чай пили, хотя Валентин все порывался почаще водочки в рюмки наливать, но Василий за этим строго следил: «Не ровен час, развезет Валентина, как и любого алкоголика, так что придется его либо спать у себя укладывать, либо нести на себе в его избу».
Старик предложил проветрить избу, а то накурили, а заодно и самим свежего воздуха вдохнуть. Вышли во двор — а тут кусты, деревья все в снегу стоят, редкий снег искрится снежинками, а на сугробах яркими звездочками переливается, луны и звезд не видать, а небо светлое.
Вернулись в избу, начали разговор о романе «Война и Мир».
— Длинный роман, затянутый и кончается ничем, — сказал Валентин. — Сократил бы его раза в три, ничего бы не изменилось, суть осталась бы той же.
— Бывает, человек всю жизнь читает, а до сути так и не может добраться, — ответил Василий задумчиво. — Может, и ты, Валентин, так и не понял Льва Николаевича? А ведь он и сам-то всю жизнь суть жизни искал. А еще может быть, что и не нашел он суть-то, оттого и роман так кончается?
— Ладно, дед, давай нальем, тут без водки не разберешься, — сказал Валентин.
Василий пить отказался, да и пил-то он помалу, каждый раз приговаривая про себя: «Прости, Господи, за грехи мои», — налил себе чая.
Ну а Валентин один махнул рюмку.
Посидели, помолчали, каждый о своем о чем-то задумался. И вдруг оба вздрогнули. Переглянулись — может, послышалось. Но через некоторое время опять какое-то царапанье в дверь.
— Ты, дед, дверь-то не забыл закрыть? — шепотом спросил бомж.
— Закрыто, точно говорю, — ответил дед, подошел к двери и еще раз подергал за дверную ручку.
— Кто там? — негромко, но придав голосу твердость, спросил старик.
— Откройте, совсем до смерти замерзну, — раздался слабый шепот с сильной хрипотцой.
Бомж сорвал со стены старое дедовское ружье, забился в угол избы и почти прокричал, дрожа от страха:
— Не открывай, ни за что не открывай! Патроны где, дед?
Дернулся Василий к чулану, а потом опомнился:
— Нет патронов, почитай, лет двадцать как нет, — а сам нарочно подошел к комоду и ящики из него выдвинул и задвинул, делая вид, что искал патроны.
Подскочил Валентин к комоду и все из ящиков на пол вытряхнул — действительно, нет патронов. Отбросил ружье и схватил нож со стола. Посмотрел на него дед: стоит, ощетинился весь, а вид-то у него жалкий, и нож в руке трясется. «Такой и не поможет,
Взял Василий кочергу у печки, подошел к двери и еще раз спрашивает:
— Ты, мил-человек, кто будешь-то?» — а сам посмотрел в дверной глазок и разглядел, что парень лежит.
— До смерти ведь замерзну, пустите! Чуть отогреюсь и уйду.
Немного подумав, отодвинул тихонечко дед защелку на двери, подождал еще и резко открыл настежь дверь, держа кочергу наготове. Глядит — солдатик молодой.
— А что лежишь-то, вставай, — сказал дед.
— Не могу: нога поранена, подвернул, пока по лесу плутал.
Василий помог ему вползти в избу, раздел и усадил на диван, дал ему чая и спрашивает:
— Что ж случилось с тобой? Воинская часть-то всего в семи километрах будет?
— Подожди, дед, дай отдышаться. Иваном меня зовут, — только и выговорил гость, а у самого руки, ноги — все тело трясется.
— Сейчас, дед, за водкой сбегаю к себе, есть у меня еще бутылка, а то, не ровен час, помрет солдатик, — на бегу, оглянувшись, проговорил Валентин.
Когда Валентин вернулся, вместе с дедом раздели служивого, растерли водкой и укутали в тулуп. Правая нога ниже колена была сильно опухшая. Сели рядом с диваном и ждут.
— Давай, дед, вправлю я ему ногу-то, мне уж приходилось, — предложил Валентин. — Может, тогда он и до шоссе как-нибудь доковыляет? А то ведь не донести нам его.
— Сани для дров у меня есть, впряжемся и дотащим, — ответил Василий. — А там в медсанчасти пусть и разбираются.
Вскоре солдат пришел в себя и, хоть колотило его сильно, рассказал, что был в увольнительной, в райцентр ездил, а обратно попуткой по шоссе добирался:
— Машина на морозе заглохла; час шофер возился, пока наконец не сказал, что ничего сделать не сможет здесь, на дороге. Мол, разведет костер и будет ждать помощь. А у меня увольнительная к вечеру заканчивается. Вот и решил напрямки через лес пойти, да только леса у вас тут какие-то запутанные, а может, просто стемнело. Вскоре я совсем сбился с пути — пошел наугад, как вдруг увидел огонек среди деревьев, ну и с радости почти что побежал в вашу сторону. Вдруг боль в ноге сильная, аж сознание потерял. Очнулся, вижу, нога-то моя правая в яму какую-то провалилась. Что делать? Пополз на огонек. Так и дополз до твоей избы, дед. Лег на крыльцо и плачу: думаю, что никто глухой ночью чужого в избу не пустит. Спасибо тебе, дед, что спас, и тебе спасибо, — добавил солдат, поглядев на Валентина.
Валентин ничего не сказал, лишь отвернулся, и слеза скатилась у него по щеке, а сам подумал: «Бутылку водки я на него истратил, вот пусть за это и «спасибо» его мне».
— Что, парень, пришел в себя? — спросил дед Василий. — Лежать-то тебе особо и некогда.
Укутали парня, положили на сани для дров да и впряглись вдвоем: дед и бомж. Всего два километра до шоссе, а дорога-то снегом завалена. Ругались про себя на чем свет стоит, а тащили сани. Валентин думал о том, что пропала водка: протрезвел он совсем, и теперь предстояло ему мучиться, пока другой бутылкой не разживется.