Бери да помни
Шрифт:
Арсений давнул ее руку и, как тогда, у машины, кивнул: всего, мол, хорошего, — но внезапно вспомнил:
— Послушай, какой ты конверт хотела мне отдать тогда и не отдала?
Анфиса наморщила все еще красивые,
— А-а, вон чего ты вспомнил?! Клочок волос упаковала. В книжках про это вычитала и вот… Тогда я еще читала книжки. — Она застенчиво потупилась, махнула рукой, словно бы не прощая себе такого чудачества, и пробормотала: — Слепота я, слепота… — быстро пошла от него, черпая стоптанными сандалиями песок.
Арсений постоял минуту, пытаясь вникнуть в смысл этих вполголоса оброненных слов, и оттого, что не мог понять скрытого в них смысла или не хотел понять, раздраженно пожал плечами:
— Вот так встреча! Бывают же чудеса в жизни!..
Он попытался настроиться на шутливый лад и даже помурлыкал на ходу: «А я сам! А я сам! Я не верю чудесам!» — но тут на него разом навалились стыд, растерянность, зло, и он почувствовал такую усталость, что едва добрался до своей шлюпки и обсссиленно опустился на ее борт.
— Где ты шлялся? — напустились на него попутчики.
Он смотрел на них, но слова не доходили до него.
— Почему не принес огурцы?
— Какие огурцы? Ах да, огурцы. Забыл. Оказывается, забыл… — беспомощно развел руками Арсений. Заметил шляпу, нахлобучил ее до бровей и не знал, что делать дальше.
— Вот тебе и раз! А мы водки взяли.
Арсений встрепенулся, услышав об этом, отыскал глазами бутылку, по-солдатски ударил ее о колено. Пробка хлопнула, взлетела и поплыла по воде. Он налил себе полный стакан и выпил одним духом под веселые возгласы попутчиков — товарищей по институту, которые знали, что пьет он редко и тайком от супруги — побаивается. Но когда он налил себе второй стакан, они зароптали:
— Что ты! Не дури! Захмелеешь ведь с непривычки. А нам плыть, и гроза надвигается.
Но Арсений выпил и второй стакан, чтобы оглушить себя, забыться. Однако хмель не брал его и забыться никак не удавалось.
И дождь все не шел и не шел, задержался где-то за горами. Хоть бы скорее грянул дождь, крупный, холодный, с громами и молниями, и смыл бы всю эту застоявшуюся, густую духоту.
1961