Берлинская ночь (сборник)
Шрифт:
Он положил сигару в пепельницу и выдохнул дым, очевидно повеселев.
– Ну что ж, значит, круг поисков сужается.
– С богатыми так всегда, господин Ноймайер. Они обычно точно знают, что им нужно.
– И действительно, знают, господин Гюнтер. – Он чуть наклонился вперед и взял сигару. – Такие ожерелья нам приносят не каждый день. И конечно, стоят они бешеных денег.
Настала пора раскрыть перед ним карты.
– Естественно, мой клиент готов заплатить большие деньги. Во всяком случае, двадцать пять процентов от той суммы, на которую оно было застраховано.
Ноймайер нахмурился.
– Я что-то не совсем понимаю, о чем вы говорите.
– Не стоит притворяться.
Он выпустил Колечко дыма и уставился на кончик своей сигары.
– То есть вы считаете, что я скупаю краденое, господин Гюнтер. Если вы...
– Послушайте меня, Ноймайер, я еще не закончил. Мой клиент готов заплатить за это ожерелье очень приличное вознаграждение. Причем наличными. – Я положил ему на стол фотографию ожерелья Сикса. – Если какая-нибудь мышка прибежит сюда и предложит этот товар, не откажите в любезности и позвоните по телефону, который написан на обратной стороне.
Ноймайер презрительно посмотрел на фотографию, потом на меня и встал.
– Вы шутите, господин Гюнтер. У вас, наверное, не все дома. А теперь убирайтесь, пока я не вызвал полицию.
– А что, это неплохая идея! Я не сомневаюсь, что им особенно понравится ваша гражданская позиция, когда вы распахнете перед ними свои сейфы и предложите ознакомиться с их содержимым. Я полагаю, что только честный человек может быть так уверен в себе.
– Убирайтесь отсюда.
Я встал и вышел из кабинета. Когда я собирался сюда, то не предполагал, что придется устраивать такую сцену. Но мне не понравилось, как в магазине Ноймайера обращаются с людьми, попавшими в беду. Когда я проходил мимо прилавка, широкоплечий предлагал старой женщине за изящную шкатулку для ювелирных украшений такую ничтожную, цену, что даже в Армии спасения она бы получила больше. Евреи, стоявшие в очереди, смотрели на меня со смешанным выражением надежды и отчаяния. Непонятно почему, я чувствовал себя ужасно неловко под их взглядами и испытывал что-то вроде стыда.
У Герта Ешоннека все было по-другому. Его контора находилась на девятом этаже «Колумбус-Хаус», девятиэтажного здания на Потсдамерплац, в котором преобладали горизонтальные линии. Такое сооружение мог выстроить только заключенный, осужденный на длительный срок, будь у него под руками несчетное количество спичек.
Название этого здания напомнило мне другое учреждение, также в честь Колумба получившее имя «Колумбия-Хаус». Это берлинская тюрьма, принадлежащая Гестапо и расположенная недалеко от аэропорта Темпельхоф. Я думаю, что ни в одной другой стране мира не додумались бы увековечить таким образом память человека, который открыл Америку.
На девятом этаже располагались кабинеты врачей, юристов и издателей, едва сводивших концы с концами на свои тридцать тысяч марок в год. Контора Ешоннека встречала вас двойными дверями из полированного красного дерева и табличкой с золотыми буквами: «ГЕРТ ЕШОННЕК. ТОРГОВЛЯ ДРАГОЦЕННЫМИ КАМНЯМИ». Распахнув эти двери, я очутился в комнате Г-образной формы, стены которой были окрашены в приятный розовый цвет. На стенах висели вставленные в рамочки фотографии алмазов, рубинов и разного рода безделушек, блестевших так, что глаза разгорелись бы даже у Соломона. Я присел, ожидая, когда худосочный молодой человек, сидевший за пишущей машинкой, кончит болтать по телефону.
Вскоре ему это удалось.
– Я позвоню тебе, Руди. – Он положил трубку и с плохо скрываемым недовольством взглянул на меня. – Слушаю вас.
Можете считать меня старомодным, но я никогда не любил мужчин-секретарей. По-моему, только очень тщеславные мужчины находят удовольствие в том, чтобы их обслуживали другие мужчины. Секретарь Ешоннека отнюдь не вызывал у меня симпатии.
– Когда вы отполируете свои ногти, потрудитесь сообщить своему боссу, что я хотел бы встретиться с ним. Моя фамилия Гюнтер.
– А вы договаривались с ним? – Он лукаво улыбнулся.
– С каких это пор человек, который ищет алмазное ожерелье, должен договариваться о встрече? Это что, ваше изобретение? Я смотрел, как с его лица сползает улыбка.
– Попридержите язык, а то нечем будет облизывать мороженое. – Он вышел из-за стола и направился к двери, которая вела в кабинет Ешоннека. – Сейчас выясню, сможет ли он принять вас.
Пока его не было, я взял с подставки последний номер «Штюрмера». На обложке был нарисован мужчина в ангельском одеянии, прикрывавший свое лицо маской ангела. Из-под его накидки-стихаря высовывался хвост, явно принадлежавший черту, а по тени можно было догадаться, что под маской прячется еврей. Карикатуристы из «Штюрмера» обожали изображать евреев с огромными носами, но в данном случае они превзошли самих себя – нос у еврея напоминал клюв пеликана. Странно, что респектабельный бизнесмен выписывает такую ерунду, подумал я. Но худосочный молодой человек, появившийся из кабинета своего шефа, все мне объяснил.
– Вас скоро примут, – сообщил он и добавил: – Шеф держит здесь журналы, чтобы показать жидам, с кем они имеют дело.
– Простите, я что-то не совсем вас понял.
– У нас много евреев-клиентов, – объяснил секретарь. – Конечно, все они стремятся продать драгоценности, а покупать никто не собирается. Господин Ешоннек считает, что, увидев у него в приемной «Штюрмер», они станут более покладистыми.
– Очень остроумно. И это действует?
– Полагаю, лучше всего будет узнать это у него самого.
– Может быть, я так и сделаю.
В кабинете босса почти не было мебели. Пол, застеленный огромным ковром, у дальней стены – серый стальной сейф размером с линкор, в масштабе кабинета, а рядом с ним письменный стол, никак не меньше танка величиной. На столе, обтянутом темной кожей, лежал рубин таких размеров, что он мог бы наверняка украсить любимого слона магараджи.
Первое, на что я обратил внимание, – безукоризненной белизны гетры Ешоннека. Ожидая меня, он покачивал ногой. Герт Ешоннек по, конфигурации и массивности напоминал борова. У него были маленькие, заплывшие жиром глазки и загорелое лицо, обрамленное небольшой бородкой. Для своего светло-серого двубортного костюма со значком национал-социалистов на лацкане он был определенно староват, и это легкомыслие в одежде выглядело наигранным. Повода для сомнений насчет того, что Герт Ешоннек – типичная «мартовская фиалка», не оставалось, свою приверженность нацизму он выставлял напоказ.
– Господин Гюнтер, – бодрым голосом начал он и на мгновение почти что вытянулся по стойке «смирно». Затем подошел ко мне, и мы пожали друг другу руки, причем я заметил, что его рука сначала была багрового, как у мясника, цвета, а когда я отпустил ее, на ней проступили белые пятна. Всячески выражая мне свое расположение, он обратился к своему худосочному секретарю, который уже закрывал за собой дверь: – Гельмут, сделай нам, пожалуйста, свой самый крепкий кофе, и побыстрее.
Говорил он быстро и четко, отбивая ритм рукой, словно преподавал ораторское искусство. Затем подвел меня к своему столу, поближе к рубину, который, как я догадался, призван был сразить меня, как «Штюрмер» – внушить клиентам-евреям должное почтение к хозяину конторы. Я сделал вид, что рубин не произвел на меня никакого впечатления, но Ешоннек не собирался останавливать спектакль, который приготовил.