Берлинский дневник
Шрифт:
В последние полтора месяца англичане по какой-то причине значительно сократили свои налеты на Берлин. Это большая ошибка. Потому что, когда они прилетали каждую ночь, моральный дух этого нервного центра, объединяющего всю Германию, заметно ослаб. Я убежден, что немцы просто не в состоянии выносить бомбардировки, подобные тем, что люфтваффе устраивают в Лондоне. Конечно, англичане такого устроить не могут, но могут же они пять-шесть раз в неделю присылать небольшое количество самолетов, чтобы держать берлинцев в их подвалах. Это здорово бы воздействовало на их моральное состояние.
Почему королевские ВВС не нанесли большего ущерба? Потому что атаковали слишком малыми силами и бомбовая нагрузка у них была небольшая. Военно-воздушные атташе нейтральных стран расходятся в своих оценках количества самолетов, которые британцы задействовали для бомбардировок Берлина. По самым смелым оценкам — максимум тридцать самолетов за одну ночь, в среднем — примерно пятнадцать. Всего в удачную ночь над Германией бывает
Бомбовая нагрузка у британцев сравнительно мала, потому что им приходится летать на большое расстояние, поэтому они вынуждены брать большой запас топлива. До Берлина и обратно они должны проделать путь в 1100 миль. «Летающие крепости» американского производства способны донести до Берлина бомбовую нагрузку большой разрушительной силы и благополучно вернуться в Англию. Но их мы до сих пор не видели и не слышали. У британских летчиков, действительно самых смелых людей в мире, и так очень небольшой запас времени, чтобы найти свои цели в Берлине. Вероятно, не более пятнадцати минут. Люди из люфтваффе говорят, что некоторые самолеты не возвращаются, падают в Северное море из-за нехватки горючего.
Сколько самолетов имеет Германия? Не знаю. Не уверен, что в мире наберется десятка два человек, которые это знают. Но мне известно кое-что о германском самолетостроении. Сейчас они производят от 1500 до 1600 самолетов в месяц. Максимальные германские мощности рассчитаны на 3000 самолетов в месяц. Это означает, что Геринг мог бы довести выпуск самолетов до этой цифры, если бы имел все необходимые материалы и отдал всем действующим заводам приказ работать на полную мощность двадцать четыре часа в сутки семь суток в неделю. Между прочим, с начала войны Германия не нарастила ни одного квадратного фута производственных площадей авиационных заводов. В настоящее время Геринг, Мильх и Удет лихорадочно ищут новый тип истребителя, нечто такое, что действительно превзойдет новые «спитфайры» и «аэрокобры», которые Англия заказывает в Америке.
После полутора лет по-настоящему тотальной войны моральный дух немцев еще высок. Надо это признать. Нет народного энтузиазма по поводу этой войны. Его никогда не было. А после восьми лет лишений, связанных с подготовкой нацистов к войне, люди устали и потеряли терпение. Они жаждут мира. Они разочарованы, подавлены, огорчены тем, что мир не наступил этой осенью, как того обещали. И все же на пороге второй длительной и темной зимы моральное состояние нации весьма приличное. Как объяснить такое противоречие? Надо иметь в виду три следующих момента.
Во-первых, длившееся тысячелетие политическое объединение немцев достигнуто. Гитлер достиг этого там, где его предшественники — Габсбурги, Гогенцоллерны, Бисмарк — потерпели неудачу. Мало кто за пределами этой страны понимает, насколько это объединение связало германскую нацию, дав людям уверенность в себе и ощущение своей исторической миссии, заставив забыть о личной неприязни к нацистскому режиму, его лидерам и варварским деяниям, которые они совершили. Кроме того, вместе с возрождением армии и военно-воздушных сил, с тотальной реорганизацией промышленности, торговли и сельского хозяйства в масштабах, никогда ранее в мире не виданных, это заставляет немцев ощущать себя сильными. Для большинства немцев это само по себе цель, ведь в соответствии с их жизненными принципами быть сильным — это все, что нужно в жизни. Это проявление примитивного племенного инстинкта древних германских язычников, живших в обширных северных лесах, для которых грубая сила была не только средством выживания, но и целью жизни. Это примитивный расовый инстинкт «крови и земли», который нацисты разбудили в германской душе гораздо успешнее, чем кто-либо из их предшественников в новой истории, и он показал, что влияние христианства и западной цивилизации на германскую жизнь и культуру было лишь видимостью.
Во-вторых, моральный дух немцев высок, потому что немецкий народ считает, что летом он отомстил за свое ужасное поражение в 1918 году и одержал одну за другой военные победы, которые наконец обеспечили ему место под солнцем — сегодня господство в Европе, а завтра, возможно, и в мире. А немецкий характер таков: немец должен либо подчинять, либо подчиняться. Других отношений между людьми на земле он не понимает. Золотая середина греков, которой в какой-то степени достиг западный мир, — это концепция, которая выходит за пределы их понимания. Более того, огромная армия рабочих, крестьян и мелких торговцев, равно как и крупных промышленников, убеждена, что, если Гитлер преуспеет со своим «новым порядком», в чем они сейчас не сомневаются, это будет означать, что в мире больше будет молока и меда для них. То, что это неизбежно будет получено за счет других народов — чехов, поляков, скандинавов, французов, — немцев нисколько не волнует. На этот счет у них никаких угрызений совести нет.
В-третьих, одна из главных пружин, толкающих немецкий народ на полную поддержку войны, по поводу которой у них нет ни малейшего энтузиазма и которую, была б их воля, они закончили бы хоть завтра, это нарастающий страх перед последствиями поражения. Медленно, но верно они начинают осознавать ужасную мощь тех семян гнева, которые их солдаты и гестаповцы посеяли в Европе с момента захвата
Нет, эти люди, как бы они ни были задавлены и обмануты самой бессовестной бандой правителей из всех, что знала современная Европа, пройдут очень, очень долгий путь в этой войне. Только отрезвляющее осознание в один прекрасный день того, что выиграть они не смогут, вкупе с гарантиями союзников, что прекращение войны не будет означать их полного уничтожения, заставит немцев засомневаться раньше, чем будет уничтожена та или другая сторона.
Нам, находившимся в Германии так близко к месту действия, видевшим своими глазами марширующие по Европе нацистские сапоги и слышавшим своими ушами истеричные, полные ненависти тирады Гитлера, трудно было исследовать происходящее в историческом аспекте. Я полагаю, что причины, по которым Германия вступила на путь необузданных завоеваний, лежат глубже, чем очевидный факт, что власть в этой стране захватила банда жестоких и беспринципных гангстеров, которая развратила народ и настроила его на нынешний курс. Корни, я думаю, уходят гораздо глубже, хотя я сильно сомневаюсь, что это растение расцвело бы так, не будь Гитлера.
Одним из таких корней является странный, противоречивый характер немецкого народа. Неправильно говорить, что, как заявили многие либералы у нас дома, нацизм — это форма правления и образ жизни, несвойственные немецкому народу, навязанные против его воли несколькими фанатичными изгоями прошлой войны. Это верно, что нацистская партия никогда не получала в Германии большинства голосов на свободных выборах, хотя и была очень близка к этому. Но за последние три-четыре года нацистский режим проявил что-то очень глубоко скрытое в германском характере, и в этом смысле он дал представление о том народе, которым управляет. Немцам как нации не хватает уравновешенности, достигнутой, скажем, греками, римлянами, французами, британцами и американцами. Их постоянно разрывают внутренние противоречия, делающие их неуверенными, неудовлетворенными, разочарованными и толкающие их из одной крайности в другую. Веймарская республика оказалась такой крайностью в своем либеральном демократизме, что немцы не смогли ее вынести. А теперь они обратились к другой крайности — к тирании, поскольку демократия и либерализм заставляли быть личностями, думать и принимать решения, как это делают все свободные люди, а в хаосе двадцатого столетия это оказалось им не под силу. Они чуть ли не с радостью мазохистов обратились к авторитарному режиму правления, который освобождает их от труда личного решения, личного выбора и индивидуального мышления и дает им то, что для немцев является роскошью: возможность, чтобы кто-то другой принимал решения и брал риск на себя. А они охотно платят за это своим послушанием. Средний немец страстно желает безопасности. Ему нравится, когда жизнь идет по привычному пути. И он пожертвует своей независимостью и свободой, — по крайней мере, на данном этапе своего развития, — если его правители обеспечат ему такую жизнь.
У немца есть две особенности характера. Как индивидуум он отдаст свою пайку хлеба, чтобы накормить белочек в Тиргартене. Он может быть добрым и тактичным человеком. Но как единица германского общества он может преследовать евреев, мучить и убивать своих соотечественников в концлагере, зверски убивать женщин и детей с помощью бомб и артобстрелов, без малейшего намека на оправдывающие обстоятельства захватывать земли других народов, порабощать их и, в случае протеста, истреблять.
Следует также отметить, что безумная страсть Гитлера к кровавым завоеваниям — отнюдь не исключение для Германии. Стремление к экспансии, завоеванию земель и пространства давно запало в душу этого народа. Некоторые лучшие умы Германии выразили это в своих трудах. Фихте, Гегель, Ницше и Трайчке воодушевляли на это немецкий народ в прошлом веке. Но и в нашем столетии не было недостатка в последователях, хотя их мало кто знает за пределами страны. Карл Хаусхофер выдал из-под печатного станка нескончаемый поток книжек, которые изо всех сил вдалбливали немцам, что если их нация хочет быть великой и существовать вечно, то для этого она должна иметь больше «жизненного пространства». Его книги, такие, как «Власть и земля», «Мировая политика сегодня», оказали сильное влияние не только на лидеров нацизма, но и на огромные народные массы. То же самое можно сказать о книге Ганса Гримма «Народ без пространства», романе, который разошелся в этой стране тиражом около полумиллиона экземпляров, несмотря на то что в нем почти тысяча страниц. Как и «Третий рейх» Мелера ван ден Брука, написанный за одиннадцать лет до того, как Гитлер основал свой Третий рейх.